Книга Я - ведьма! - Лада Лузина

— Нам нужно поговорить.

Я недовольно замычала в ответ. «Любить — это просто любить, и все…» — сказал Оскар Уайльд. Зачем говорить о чем-то?

— Нам нужно поговорить. — Его голос был жестким.

Я неохотно оторвалась от Юлия, села, нащупала на столе пачку сигарет. Он подорвался, схватил зажигалку и поспешно — чересчур поспешно — поднес мне огонек. Его предупредительность была пугающей, словно Юлик заранее извинялся за что-то.

— Говори. — Я затянулась.

— Я считаю, что должен сказать тебе это, — пробубнил он, опуская глаза. Его улыбка была сиротливой.

— Говори.

— В общем… Мила сказала мне, что… Она ждет ребенка.

— От кого?

Каким глупым был мой вопрос! Но, как это ни смешно, в тот момент я впрямь не понимала однозначности этого ответа.

— От меня.

— От тебя? — Я не верила. Целую, огромную, бесконечную секунду я не верила в это. Я тупо смотрела на него.

Мой Юлик был похож на собаку, которая покорно ждет, что хозяин изобьет ее палкой.

— Нет… — всхлипнула я.

— Да.

— Значит, ты… Значит… все это время… Ты ж говорил, вы с ней не спите! Говорил, тебе даже не хочется… Ты сам… я тебя не просила! Ты врал… Почему? Почему?

Боже мой, как страдали сейчас его глаза. Мой Юлик мучительно стеснялся поступка второго Юлия. Наверное, в эту минуту он и сам не мог поверить, не мог понять: почему, как, зачем он, мой любимый мальчик, мог спать с Милой все это время?

Но в ту минуту, именно в ту минуту, я вдруг с отчаянием поняла, что не существует моего и ее Юлия. Я не смогу больше прикрыться, как щитом, своим спасительным убеждением: это тот, чужой, посторонний и нелюбимый, изменял с кем-то и где-то, в то время как мой оставался вечно верен мне.

Потому что Юлий — один! Вот этот человек, который сидит сейчас напротив. И именно он спал с ней. И со мной. С нами обеими одновременно!

— Прости меня, — выдавил он.

Как абсурдна была эта просьба! Мое прощение уже не могло ничего изменить.

— Значит, Мила ждет ребенка, и вы с ней… когда вы с ней?

— Нет, — затряс он головой. — Я не собираюсь на ней жениться. Не думай!

— Впрочем, это уже ничего не меняет, — безнадежно произнесла я.

Сигарета испепелилась в моей руке. Столбик пепла упал на кровать. Я резко стряхнула его, размазывая по постели. Вскочила, схватила халат.

— Постой!

Он упал передо мной на колени. Голый, несчастный, с опущенными плечами. Он судорожно вцепился в меня.

— Постой, не надо… Я не женюсь на ней. Я люблю тебя. Тебя, слышишь? Ты моя самая… ты единственная моя любовь… Я никого так не любил, слышишь? Не уходи!

Его голос был влажным от любви и сиплым от страха, панического страха потерять меня навсегда. Он целовал мои колени — и мои колени верили его губам, он обнимал мои бедра — и они верили его пальцам. Но мой мозг не верил ни им, ни ему. Как он мог лгать мне?! Спать с ней? Спать с ней и говорить мне о любви! Спать с ней и смотреть на меня своими прозрачными глазами, похожими на два озерца голубой родниковой воды. Спать с ней и улыбаться мне своей, самой светлой, самой утешной, самой доверчивой в мире улыбкой!

— Ведь ребенка еще нет! — заорал он. — Его может и не быть! Я не хочу никакого ребенка! Я хочу остаться с тобой! Я расстанусь с Милой. Сегодня же!

Отчаяние этих слов было столь же высоковольтным, как и их эгоизм. Я отшатнулась, словно от удара током.

Мой Юлик никогда бы не сказал так! Мой добрый, мой благородный, мой чистый и романтический Юлик, зачитывавшийся в детстве приключениями капитана Фракасса и рыцаря Айвенго. Мой Юлик, подобравший на улице сбитую машиной собаку, выходивший ее и поселивший на даче родителей. Мой светлый, мой золотой, мой любимый Юлик никогда бы не предложил выгнать на улицу женщину, которая ждет от него ребенка!

До этих слов я еще сомневалась, еще делилась на две мятущиеся половинки, одна из которых сходила с ума от ревности, страдала от предательства, ненавидела и рвалась прочь. Вторая надеялась: а вдруг это можно как-то склеить, принять, обуютить эту катастрофу и научиться жить на пепелище?

Но теперь я поняла: обратной дороги нет.

Потому что нет больше моего Юлия.

Есть два Юлика — но оба они теперь не мои!

Ибо мой Юлик обязан жениться на Миле, а значит, он уже не мой. А если он будет со мной, то я останусь рядом с предателем, подлецом и эгоистом, которого никогда не любила и никогда-никогда не полюблю.

И есть только один способ спасти МОЕГО любимого — отказаться от него сейчас навсегда.

* * *

— Времени не существует! — напомнила синяя кукушка, высунувшись из башенки замка-часов.

На циферблате свернулся калачиком глубокий вечер. Бутылка была пуста.

— Вот и все, — удрученно сказала я. — Он бы все равно никогда не был счастлив со мной.

— Почему? — спросила ведьма.

— Потому что для абсолютной гармонии ему нужны были две женщины. Наверное, иногда, желая посмеяться над нами, боги разрезают людей не на половинки, а на четвертинки. И для того чтобы быть счастливыми, этим беднягам нужно собрать четырех человек, да еще и как-то примирить их между собой. А это практически невозможно.

— Последняя четвертинка — твой парень в Америке?

— Пожалуй, — кивнула я. — Во всяком случае, его образ жизни, его взгляды, его устремления полностью подходят мне. Он художник, как и я. Учился на два курса старше…

— И ты тоже не могла быть счастлива с Юлием?

— Как можно быть счастливой с мужчиной, который устраивает тебя лишь наполовину? Человек — не килограмм ветчины. Нельзя попросить продавщицу отрезать мне правый кусочек, потому что левый слишком жирный.

— В каждом из нас живут доктор Джекил и мистер Хайд[5]. И все мы любим Джекила и боимся Хайда. Но мудрость в том, чтобы принять человека целиком. Именно так поступили в конце концов Саша и Люба — расставшись и выстрадав свою разлуку, они объединились вновь и жили вместе до самой его смерти.

— Невозможно, — помотала я головой. — Я думала об этом, пыталась примериться, подстроиться… Но я не смогу стать Милой.

— Разве это так уж трудно?

— Вроде бы и нет, — вздохнула я. — Разве трудно купить себе пару дорогих платьев, ходить на презентации, составлять меню на неделю, из его любимых блюд: устраивать приемы у него дома и придумывать гостям коктейли, выписывая рецепты из женских журналов? Но я точно знаю: в тот момент, когда нужно будет плестись куда-то при параде, выяснится, что под ногтями у меня снова траур от масляной краски, вечернее платье я облила вином и забыла сдать в химчистку, а главное — мне до смерти не хочется тратить три часа на скучнейшую ярмарку тщеславия, а хочется остаться дома и закончить картину. Да, я могу наступить себе ногой на горло раз, другой, третий… Но в результате я просто возненавижу Юлия, который заставляет меня вести ненавистную мне бессмысленнотусовочную жизнь. А я не хочу его ненавидеть. Лучше уж…