Книга Полный курс русской истории: в одной книге - Сергей Соловьев

Прежде чем перейти от язычества к христианству, Владимир попробовал сделать всенародной религией язычество с кровавыми жертвами. После похода на ятвягов в 983 году Владимир «пошел к Киеву, принося жертвы кумирам с людьми своими. И сказали старцы и бояре: „Бросим жребий на отрока и девицу, на кого падет он, того и зарежем в жертву богам“. Был тогда варяг один, а двор его стоял там, где сейчас церковь святой Богородицы, которую построил Владимир. Пришел тот варяг из Греческой земли и исповедовал христианскую веру. И был у него сын, прекрасный лицом и душою, на него-то и пал жребий, по зависти дьявола. Ибо не терпел его дьявол, имеющий власть над всеми, а этот был ему как терние в сердце, и пытался сгубить его окаянный и натравил людей. И посланные к нему, придя, сказали: „На сына-де твоего пал жребий, избрали его себе боги, так принесем же жертву богам“. И сказал варяг: „Не боги это, а дерево: нынче есть, а завтра сгниет; не едят они, не пьют, не говорят, но сделаны руками из дерева. Бог же один, ему служат греки и поклоняются; сотворил он небо, и землю, и звезды, и луну, и солнце, и человека и предназначил его жить на земле. А эти боги что сделали? Сами они сделаны. Не дам сына своего бесам“. Посланные ушли и поведали обо всем людям. Те же, взяв оружие, пошли на него и разнесли его двор. Варяг же стоял на сенях с сыном своим. Сказали ему: „Дай сына своего, да принесем его богам“. Он же ответил: „Если боги они, то пусть пошлют одного из богов и возьмут моего сына. А вы-то зачем совершаете им требы?“ И кликнули, и подсекли под ними сени, и так их убили. И не ведает никто, где их положили».

«Несмотря на то, что смелый варяг пал жертвою торжествующего, по-видимому, язычества, – восклицал Соловьев, – событие это не могло не произвести сильного впечатления: язычеству, кумирам сделан был торжественный вызов, над ними торжественно наругались; проповедь была произнесена громко; народ в пылу ярости убил проповедника, но ярость прошла, а страшные слова остались: ваши боги – дерево; Бог – один, которому кланяются греки, который сотворил все, – и безответны стояли кумиры Владимира перед этими словами, и что могла в самом деле славянская религия сказать в свою пользу, что могла отвечать на высокие запросы, заданные ей проповедниками других религий?»

Выбор веры

Владимир подыскивал религию, которая могла бы объединить людей и держать их в достаточном повиновении. Язычество не соединяло, а скорее разобщало (в Киеве было достаточно христиан). Так что начался нелегкий выбор, какую религию принять и от кого ее принять. Последнее было даже важнее самой религии. Соловьев замечал, что ни одному другому народу не приходилось выбирать, в какого бога верить. Обычно язычество плавно переходило в монотеистическую веру, единственно возможную для данного региона. С Русью было иначе, у нее существовал выбор в силу того, что она граничила с народами, принадлежащими разным монотеистическим религиям – православию, магометанству и иудаизму. Христианство представляли Византия и Рим, магометанство – азиатские страны, иудаизм – умирающий Хазарский каганат. От последнего веру принимать было бессмысленно, и так недавно избавились от хазарской дани. Против магометан Владимира настраивала сама религия: «Владимиру, по преданию, нравился чувственный рай магометов, но он никак не соглашался допустить обрезание, отказаться от свиного мяса и от вина: „Руси есть веселье пить, говорил он, не можем быть без того“».

К тому же исламские страны лежали далеко, то есть не могли быть союзниками во время войн, общих интересов тоже не было. А болгары, исповедовавшие ислам, вряд ли могли представлять значительную политическую силу. Римская церковь Владимиру не понравилась: «Пришли иноземцы из Рима и сказали: „Пришли мы, посланные папой“, и обратились к Владимиру: «Так говорит тебе папа: „Земля твоя такая же, как и наша, а вера ваша не похожа на веру нашу, так как наша вера – свет; кланяемся мы Богу, сотворившему небо и землю, звезды и месяц и все, что дышит, а ваши боги – просто дерево“». Владимир же спросил их: „В чем заповедь ваша?“. И ответили они: „Пост по силе: «если кто пьет или ест, то все это во славу Божию», – как сказал учитель наш Павел“. Сказал же Владимир немцам: „Идите, откуда пришли, ибо отцы наши не приняли этого“. Греческие проповедники понравились куда как больше. Может, потому, что они сильно хулили все остальные религии. Против магометан сказали они так: „Вера же их оскверняет небо и землю, и прокляты они сверх всех людей, уподобились жителям Содома и Гоморры, на которых напустил Господь горящий камень и затопил их, и потонули, так вот и этих ожидает день погибели их, когда придет Бог судить народы и погубит всех, творящих беззакония и скверное делающих. Ибо, подмывшись, вливают эту воду в рот, мажут ею по бороде и поминают Магомета. Так же и жены их творят ту же скверну, и еще даже большую“. Владимир от гадливости только сплюнул. Про римлян сказали следующее: „Вера же их немного от нашей отличается: служат на опресноках, то есть на облатках, о которых Бог не заповедал, повелев служить на хлебе, и поучал апостолов, взяв хлеб: «Сие есть тело мое, ломимое за вас…» Так же и чашу взял и сказал: «Сия есть кровь моя нового завета». Те же, которые не творят этого, неправильно веруют“».

Поскольку римская вера была верой немцев, Владимир бы ее принять и так не захотел. Но верой, немного отличавшейся от римской, заинтересовался и прослушал весь курс по введению в христианство. Новая вера пришлась ему по душе, тем более что Русь соседствовала с Византией и решался важный политический вопрос – к христианской стране в Византии было бы и другое отношение.

«Бывальцы в Константинополе, – писал Соловьев, – после тамошних чудес с презрением должны были смотреть на бедное русское язычество и превозносить веру греческую. Речи их имели большую силу, потому что это были обыкновенно многоопытные странствователи, бывшие во многих различных странах, и на востоке, и на западе, видевшие много разных вер и обычаев, и, разумеется, им нигде не могло так нравиться, как в Константинополе; Владимиру не нужно было посылать бояр изведывать веры разных народов: не один варяг мог удостоверить его о преимуществах веры греческой перед всеми другими».

Самый главный аргумент советников князя был, однако, очень прост: «Если бы плох был закон греческий, то не приняла бы его бабка твоя Ольга, а была она мудрейшей из всех людей». И спросил Владимир: «Где примем крещение?» Они же сказали: «Где тебе любо».

Но что делает Владимир?

Он решает добыть христианство войной.

Корсунское крещение Владимира (988 год)

«И когда прошел год, – пишет летопись, – в 988 году пошел Владимир с войском на Корсунь, город греческий, и затворились корсуняне в городе. И стал Владимир на той стороне города у пристани, в расстоянии полета стрелы от города, и сражались крепко из города. Владимир же осадил город. Люди в городе стали изнемогать, и сказал Владимир горожанам: „Если не сдадитесь, то простою и три года“. Они же не послушались его, Владимир же, изготовив войско свое, приказал присыпать насыпь к городским стенам. И когда насыпали, они, корсунцы, подкопав стену городскую, выкрадывали подсыпанную землю, и носили ее себе в город, и ссыпали посреди города. Воины же присыпали еще больше, и Владимир стоял. И вот некий муж корсунянин, именем Анастас, пустил стрелу, написав на ней: «Перекопай и перейми воду, идет она по трубам из колодцев, которые за тобою с востока». Владимир же, услышав об этом, посмотрел на небо и сказал: „Если сбудется это – сам крещусь!“ И тотчас же повелел копать наперерез трубам и перенял воду. Люди изнемогли от жажды и сдались. Владимир вошел в город с дружиною своей и послал к царям Василию и Константину сказать: „Вот взял уже ваш город славный; слышал же, что имеете сестру девицу; если не отдадите ее за меня, то сделаю столице вашей то же, что и этому городу“. И, услышав это, опечалились цари, и послали ему весть такую: „Не пристало христианам выдавать жен за язычников. Если крестишься, то и ее получишь, и царство небесное восприимешь, и с нами единоверен будешь. Если же не сделаешь этого, то не сможем выдать сестру за тебя“. Услышав это, сказал Владимир посланным к нему от царей: „Скажите царям вашим так: я крещусь, ибо еще прежде испытал закон ваш и люба мне вера ваша и богослужение, о котором рассказали мне посланные нами мужи“. И рады были цари, услышав это, и упросили сестру свою, именем Анну, и послали к Владимиру, говоря: „Крестись, и тогда пошлем сестру свою к тебе“. Ответил же Владимир: „Пусть пришедшие с сестрою вашею и крестят меня“. И послушались цари, и послали сестру свою, сановников и пресвитеров. Она же не хотела идти, говоря: „Иду, как в полон, лучше бы мне здесь умереть“. И сказали ей братья: „Может быть, обратит тобою Бог Русскую землю к покаянию, а Греческую землю избавишь от ужасной войны. Видишь ли, сколько зла наделала грекам Русь? Теперь же, если не пойдешь, то сделают и нам то же“. И едва принудили ее. Она же села в корабль, попрощалась с ближними своими с плачем и отправилась через море. И пришла в Корсунь, и вышли корсунцы навстречу ей с поклоном, и ввели ее в город, и посадили ее в палате. По божественному промыслу разболелся в то время Владимир глазами, и не видел ничего, и скорбел сильно, и не знал, что сделать. И послала к нему царица сказать: „Если хочешь избавиться от болезни этой, то крестись поскорей; если же не крестишься, то не сможешь избавиться от недуга своего“. Услышав это, Владимир сказал: „Если вправду исполнится это, то поистине велик Бог христианский“. И повелел крестить себя. Епископ же корсунский с царицыными попами, огласив, крестил Владимира. И когда возложил руку на него, тот тотчас же прозрел. Владимир же, ощутив свое внезапное исцеление, прославил Бога: „Теперь узнал я истинного Бога“. Многие из дружинников, увидев это, крестились. Крестился же он в церкви святого Василия, а стоит церковь та в городе Корсуни посреди града, где собираются корсунцы на торг; палата же Владимира стоит с края церкви и до наших дней, а царицына палата – за алтарем. После крещения привели царицу для совершения брака. Не знающие же истины говорят, что крестился Владимир в Киеве, иные же говорят – в Василеве, а другие и по-иному скажут… После всего этого Владимир взял царицу, и Анастаса, и священников корсунских с мощами святого Климента, и Фива, ученика его, взял и сосуды церковные и иконы на благословение себе. Поставил и церковь в Корсуни на горе, которую насыпали посреди города, выкрадывая землю из насыпи: стоит церковь та и доныне. Отправляясь, захватил он и двух медных идолов и четырех медных коней, что и сейчас стоят за церковью святой Богородицы и про которых невежды думают, что они мраморные. Корсунь же отдал грекам как вено за царицу, а сам вернулся в Киев.