Книга Сербия на Балканах. XX век - Константин Никифоров

В 1964 г. на VIII съезде СКЮ впервые в титовской Югославии был поднят национальный вопрос, который, как считалось ранее, был свойственен лишь буржуазной эпохе. Тито признал, что федеративным устройством страны, ликвидацией «великосербской политической гегемонии», политикой «братства и единства югославских народов» до конца решить национальный вопрос не удалось. На съезде были высказаны мысли, что централизм в экономике, с одной стороны, порождает «наднациональную бюрократию», а с другой – провоцирует национальные противоречия, что в свою очередь не дает должным образом развиваться экономике всей Югославии. Был сделан вывод, что такая ситуация не соответствует принципу равноправия наций, что каждая нация должна сама распоряжаться своим национальным доходом[109].

Соответствующие идеи начали реализовываться на практике. В 1967–1971 годах поправки к конституции значительно расширили суверенные права республик за счет федерации и права автономных краев – за счет Сербии. Титовская Югославия стала уходить от советского декларативного федерализма в сторону его более реальной разновидности, однако это отнюдь не уменьшило остроты национального вопроса. И именно с этого момента реформы 60-х годов стали решать задачи развития не столько Югославии в целом, сколько ее отдельных республик и краев и даже отдельных народов.

Заметным явлением в этот период в национальной сфере стало создание в Югославии мусульманской нации. По переписи 1948 г. боснийские мусульмане фигурировали как «мусульмане неопределенные», то есть затруднившиеся назвать свою национальность, в 1958 г. они писались как «югославы неопределенные», в 1961 г. – как «мусульмане» (категория этнической принадлежности). Во время переписи 1971 г. боснийские мусульмане в графе «национальность» вписывали себя уже как «мусульмане в смысле народности»[110]. Это сразу же возродило еще австро-венгерские теории об отдельной «боснийской нации», «боснийском языке» и т. п. А главное – в Боснии и Герцеговине вдруг появилась «титульная нация», республика стала ассоциироваться преимущественно с боснийскими мусульманами (хотя они всегда составляли и составляют там меньше половины населения). Вскоре в Боснии и Герцеговине заметно оживилась деятельность мусульманских организаций, особенно в 1978–1979 годах, после исламской революции в Иране[111].

В это время уже четко определилась главная особенность югославских преобразований. Во время их осуществления всегда в одной связке шли экономика и межреспубликанские межнациональные отношения. Одно влияло на другое, то ускоряя, то замедляя общий ход реформ. Относительная демократизация общественной жизни расчищала путь экономическому развитию. Но она же в сфере национальных отношений, понимаемая преимущественно как децентрализация страны и ослабление федеративных связей, приводила совсем к другим результатам. Вместо гармонизации национальных отношений децентрализация возрождала национализм во всех республиках и во всех сферах жизни, приводила к увеличению претензий каждой из югославских наций друг к другу.

По словам профессора Белградского университета Л. Димича, «старые национальные идеологии, традиции, забытые исторические события, явления, вопросы – начали понемногу разжигать страсти», «когда-то монолитная общественно-политическая жизнь уступила место “самоуправленческому феодализму”»[112].

Реформа 1965 г., открыв путь рыночным механизмам и децентрализации, усложнила положение слаборазвитых республик и краев. До этого государство централизованно направляло основную часть инвестиций на их индустриализацию и другие нужды. Во многом благодаря этому за 1947–1965 годы объем промышленного производства Черногории увеличился в 21,7 раза, Македонии – в 8,4 раза, Боснии и Герцеговины – в 8 раз, Косово – в 5,6 раза (по Югославии в целом – в 6 раз).

После 1965 г. инвестиционная политика резко изменилась. Основные средства теперь вкладывались прежде всего в развитие обрабатывающих отраслей промышленности, предприятия которых находились в основном в Словении и Хорватии. Так, в 1971 г. инвестиции в основные средства производства составили в Хорватии 23,7 %, в Словении – 15,5 % (около 40 % на двоих) от общей суммы капиталовложений Югославии. Тогда как в промышленность Македонии было вложено – 6,1 %, а Черногории – 3,6 % инвестиций.

Определенную роль в таком разрыве сыграло то, что в отличие от остававшихся под контролем государства цен на продукцию сырьевых отраслей (которые концентрировались в слаборазвитых республиках), цены на продукцию обрабатывающей промышленности складывались уже свободно на рынке. Проблема занятости также наиболее остро ощущалась именно в слаборазвитых республиках. Попытки исправить ситуацию встречали сопротивление со стороны наиболее развитых республик, не желавших поступаться своими доходами[113].

В. Каменецкий пишет, что на всем протяжении послевоенного развития отмечался разрыв между теоретическими положениями о путях преодоления межнациональных противоречий и практикой, которая невольно вела к их обострению. Положение об опережающих темпах роста экономики слаборазвитых республик и краев так и не было реализовано. «В условиях развития товарно-денежных отношений, ослабления регулирующей роли федерации и экономической самостоятельности республик, – отмечает он, – слаборазвитые регионы вряд ли могли рассчитывать на сколько-нибудь серьезную помощь государства»[114].

Между тем власти Югославии упорно продолжали проводить прежнюю политику, полагая, что именно так можно сгладить межнациональные противоречия. В результате республики и края все больше превращались в самостоятельные, замкнутые общественно-экономические образования. Пропорционально этому рос и национализм.

Особенно заметно это происходило в Косово, хотя на 60 % нужды этого автономного края обеспечивались за счет сербского и югославского бюджетов. Поправки к конституции Югославии были восприняты косовскими албанцами как сигнал к началу борьбы за расширение своих национальных прав. Неалбанское население края стало испытывать на себе все большее давление, заметно увеличилось число покидавших Косово сербов и черногорцев. В то же время в партийном руководстве этого автономного края уже тогда стала пропагандироваться идея превращения Косово в республику.

Против такой политики и практики первыми из сербского партийного руководства высказались Д. Чосич и Й. Марьянович.

Развитие краевого суверенитета в Косово, по мнению известного сербского писателя Д. Чосича, неизбежно должно было привести к ирредентизму и трагическим последствиям. Однако к его высказываниям не прислушались. Более того, они были квалифицированы товарищами по партии как «диверсия», а он сам назван «националистом», «этатистом» и представителем «остатков разбитых бюрократических сил»[115].