Книга Немецкий орден - Эрих Машке

Чисто формальное, на первый взгляд, изменение названия имело, тем не менее, глубокий смысл в силу конкретных обстоятельств, сопутствовавших появлению ордена. Он появился на чужбине, в тяжкую пору, когда немцы потеряли двух императоров, и с самого начала жил судьбами своего народа, которые тогда имели мало общего с международным сообществом крестоносцев. Сознательно или нет, но Немецкий орден выбрал иной путь, нежели два его старших собрата: благодаря своему немецкому названию он зашагал в ногу с историей собственного народа. Тамплиеры, или храмовники, получили свое название в честь храма царя Соломона, иоанниты — в честь Иоанна Крестителя, таким образом, в названиях обоих орденов присутствуют христианские символы; для братьев нового ордена этим символом стало имя Девы Марии, которую они особенно чтили. Но, кроме того, это был единственный орден, увековечивший в своем названии имя немецкого народа, породившего его основателей и братьев. Участие герцога Фридриха Швабского обеспечило новому ордену благосклонность и помощь дома Гогенштауфенов. Уже в самый час своего рождения орден был глубоко связан с судьбой Германской империи. Несмотря на обязательства перед папой (которые были у всех духовных орденов), Немецкий орден до самого конца хранил верность дому Гогенштауфенов, а позднее — и другим германским королям. Он служил вере и идеалам монашеской жизни вообще, но служил как германский орден, не утрачивая фактической связи со своим народом и империей. Давая обет при вступлении в орден, братья порывали иные связи с миром, лишаясь семьи, родины и имущества, однако имя ордена и его историческая миссия глубже и теснее связывали их с германским народом и его империей, для которой им предстояло вскоре завоевать новые восточные земли. Так, благодаря первому превращению братства — из немецкого госпиталя в немецкий рыцарский орден — и начал складываться характер нового орденского государства. Где бы ни собирался теперь орден реализовать свою политическую волю, его государству, в отличие от государств крестоносцев, необходим был национальный характер как руководящее и созидающее начало. Подтверждение тому и Семиградье, и Пруссия.

Однако чтобы понять, как отношения между орденом и его государством выглядели изнутри, необходимо задуматься о структуре братства. Жизнь братьев протекала согласно правилам, перенятым у тамплиеров. Вскоре, очевидно, братья скорректировали эти правила, сообразуясь с собственным опытом, а с началом прусских завоеваний правила уже нуждались в новой систематизации. И все же по смыслу, а зачастую и по своим формулировкам, они повсеместно тяготеют к «оригиналу». Правила тамплиеров, в свою очередь, представляли собой развернутую формулировку старых правил святого Бенедикта, на которых основывалась вся монашеская жизнь Западной Европы. Собственно, весь образ жизни немецких братьев определялся положениями романского образца. Три монашеских обета — чистоты, бедности и послушания — заставляли братьев отказаться от любых связей родства и плоти. Семья и родина более ничего для них не значили. Они были готовы выполнять любую задачу, поставленную орденом, а вся их жизнь была сплошной службой, которая не предполагала отставки. Именно эта готовность к служению и сделала возможными дальнейшие победы рыцарского ордена; без нее не было бы и орденского государства в Пруссии.

Как глубока была пропасть, что отделяла братьев от внешнего мира, но как тесны были внутренние связи! Радость и величие братства царили среди рыцарей, делая их жизнь богаче. Ибо жизнь эта состояла не только из внешних проявлений — ухода за больными и военной службы во исполнение христианского долга, основной в ордене была духовная жизнь, основанная на силе христианской веры. Подтверждением тому служит глава из правил ордена, озаглавленная: «Как братьям надлежит жить в братской любви». Она гласит: «Всем братьям надлежит относиться друг к другу так, чтобы добросердечие и лад, свойственные имени «брат», не обратились в жестокосердие, но должны они к тому прилагать усилия, чтобы жить согласно братской любви и благосклонно являть друг другу дух кротости, и чтобы по праву можно было сказать о них: как хороша и как радостна жизнь братьев в согласии». И при этом, по природе своей, это было суровое мужское братство. Права, определявшие уклад жизни, были у всех одни и те же (насколько позволяли те или иные должностные обязанности). И пища у всех братьев была одинаковой.

Понятие братского христианского служения приобретало особый смысл, как только оно переносилось на отношения между руководителями и подчиненными. Первые занимали определенные должности, а потому на них лежала высокая ответственность и гораздо больше обязанностей. Великий магистр «стоит над всеми прочими и должен подавать пример добрых дел всем братьям». Братья же, обремененные должностями, большими или малыми, «должны стараться быть добросердечными и скромными, давая другим братьям то, что им причитается, или отказывая в этом». Если сравнить правила тамплиеров и Немецкого ордена, то станет очевидно, что в Немецком ордене понятие «должностные лица» трактуется гораздо шире. Помимо христианского долга и монашеского служения в общепринятом смысле слова, это понятие получило вполне конкретное содержание, непосредственно приложимое к иерархии и административной структуре ордена. В главе «О скромности лиц, исполняющих должности» о них говорится, что «и самих себя им надлежит считать более слугами других, нежели их господами». Это звучит уже совершенно «по-прусски». Собственно, эта глава действительно имеет самое прямое отношение к прусскому государству: перед нами взлелеянный христианской, бенедиктинской традицией зародыш понимания службы и служения, перенесенный Немецким орденом прямо в государственную плоскость. Именно с таким пониманием службы орден строил свое прусское государство и создавал образец государственного поведения, которое в контексте истории точнее всего может быть охарактеризовано как «прусское».

В центре понятия службы, формулируемого орденом, стоит послушание. Оно является одной из трех составляющих монашеского обета, даваемого братьями-рыцарями. Глава «О послушании, к которому братьям надлежит стремиться» утверждала, что «братьям надлежит жить в смирении и во всем преломлять свою волю». В руке магистра были розга и жезл: жезл — чтобы поддерживать слабых, розга же затем, чтобы «карал он за всякое непослушание с усердием справедливости». Modestia et disciplina — скромность и послушание, как гласит закон ордена, должны исповедовать должностные лица. Однако в «послушании» этом не было ничего немецкого, а, скорее, что-то бенедиктинское или даже римское, это была «дисциплина». Здесь за норму был принят такой образец поведения, который мало общего имел с немецким пониманием верности и повиновения, а был порожден христианскими, а точнее, римскими, жизненными реалиями.

Лишенные каких бы то ни было связей с «миром», объединенные между собой чувством христианского братства и суровым послушанием, выполняли братья свою собственную задачу — с оружием в руках боролись за христианскую веру. Каждому, кто намеревался дать обет, вменялось в обязанность «защищать от врагов Святую землю и другие земли, подчиненные ордену». Наиболее ярко сущность ордена проявляется в преамбуле, предваряющей правила ордена. Братьев же она рисует наследниками благородных библейских воинов. «Наследуя традиции этой бюрьбы, Святой рыцарский орден госпиталя пресвятой Девы Марии немецкого дома немало позаботился о том, чтобы его украшали собой многие почтенные члены. Ибо они рыцари и избранные воины, что из любви к закону и отечеству сильной рукою истребляют врагов веры. Движимые безграничной любовью, они также и странноприимники гостей и паломников и бедняков. И служат они также с душевной пылкостью из сострадания к хворым, что лежат в госпитале».