Книга Аристократия в Европе 1815-1914 - Доминик Ливен

Не следует также забывать, сколь большое число из тех, кто в восемнадцатом веке был пожалован царскими дарами, принадлежали к старой знати. Из шестидесяти трех крупнейших помещиков в 1859 году одиннадцать были потомками удельных князей, либо Гедимина, средневекового правителя Литвы, либо Рюрика, викинга, родоначальника русской правящей династии. Еще пятеро вышли из очень старинных княжеских родов, а четверо — из нетитулованных боярских семей, игравших ведущую роль при московском дворе с самого его возникновения в четырнадцатом веке. Еще многие другие, в том числе четверо Строгановых, двое Нарышкиных и Апраксин были, если и не из очень древних и выдающихся родов, то тем не менее роль их в истории допетровской России была значительна. Таким образом, из шестидесяти четырех помещиков, которым принадлежало от 3000 до 5000 крепостных крестьян, восемнадцать были потомками князей Рюрика и Гедимина, трое — выходцами из древних княжеских родов, пятеро — из старинных боярских родов, а подавляющее большинство — из знатных фамилий допетровского периода.

С отменой крепостного права в 1861 г. наступил период кризиса русского дворянства, наиболее сильно ударивший по северному рядовому дворянству, а также по крупнопоместному, получавшему доходы от заводов, на которых использовался крепостной труд. Правда, крупные землевладельцы справились с уничтожением крепостного права и следующими за ним десятилетиями гораздо легче, чем провинциальное рядовое дворянство, главным образом, потому что их ресурсы были гораздо крупнее и зависели не только от сельского хозяйства[74].

В конце девятнадцатого и начале двадцатого века не существовало более крупного специалиста по Европейскому высшему обществу, чем «граф Поль Васили» — псевдоним, под которым автор книги «La Sainte Russie» («Святая Русь») писал об аристократии основных европейских государств. Обращаясь к России в 1890 г., автор отмечал, что на то время двумя богатейшими русскими аристократами были князь Юсупов и граф Орлов-Давыдов. Кроме этих двух, по мнению автора, к первым фамилиям С.-Петербурга относились Апраксины, Бобринские, Чернышевы, Голицыны, Кочубеи, Ливены, Нарышкины, Паскевичи, Репнины-Волконские, Салтыковы, Шаховские, Шереметевы, Шуваловы, Стрешневы, Толстые, Васильчиковы и Воронцовы-Дашковы. Но хотя некоторые члены этих фамилий жили «в С.-Петербурге в великолепных дворцах, уставленных произведениями искусства и предметами роскоши, и… владели огромными поместьями и загородными особняками…. их богатство и целые кварталы домов не шли ни в какое сравнение с тем, что принадлежало английским лордам или знати княжеского происхождения Австро-Венгрии. С трудом верится описаниям сказочных празднеств, которые устраивали их предки, — празднеств, столь поражавших иностранных дипломатов во время царствования Павла; от всего этого остались одни лишь воспоминания»[75].

Наиболее основательное исследование русской аристократии начала двадцатого века принадлежит Л. П. Минарик, подробно проанализировавшей состояния всех собственников, за которыми числилось свыше 50 000 десятин (135 000 акров). Однако к 1905 г. между размером личных земельных владений и размером богатства наблюдалось меньшее соответствие, чем в 1859 г., при существовании крепостного права. Стоимость земли в различных губерниях была разной, в 1905 г., колеблясь от 5,53 рублей за десятину в Олонецкой губернии до 199,65 рублей в Подольской. Крупнейшие дворянские поместья в 1905 г. находились на Урале, но цены на землю в уральских губерниях — Пермской (43,69 рублей за десятину), Уфимской (45,04 рублей) и Оренбургской (28,51 рубля) — были очень низкими. Поместье в 50 000 десятин в одной из этих губерний, стоило, надо полагать, меньше, чем поместье в 18 000 десятин в Екатеринославской (161,32 рубля за десятину), Киевской (156,14 рублей за десятину) или Харьковской (168,09 рублей за десятину) губерниях, не говоря уже о Московской (191,24 рубля за десятину), Полтавской (182,91 рубля за десятину) и Херсонской (197,85 рублей за десятину). Среди выделенной Минарик группы земельных магнатов, владевших поместьями свыше 50 000 десятин, многим «менее крупным» землевладельцам принадлежали поместья более высокой стоимости, чем уральским помещикам[76].

Помимо различия в цене на землю в сельской местности, следует помнить, что основная часть доходов многих дворянских семей поступала от городской собственности и владения акциями и облигациями. Например, когда умер бывший шталмейстер при императорском дворе В. В. Апраксин, он оставил земельную собственность стоимостью 251 750 рублей (26 224 фунта) и акций с облигациями на 3,3 миллиона (343 750 фунтов). Большая часть ценных бумаг представляли собой железнодорожные акции, которые, несомненно, давали Апраксину гораздо больший и более надежный доход, чем, скажем, поместье В. Н. Охотникова величиной в 130 509 десятин, которое, согласно Минарик, оценивалось в 2,3 миллиона рублей. По меркам крупных собственников, упомянутых Минарик, двоюродный брат В. В. Апраксина, граф Антон Степанович Апраксин владел очень небольшой земельной собственностью. Ему, однако, принадлежало также 8,3 десятины в центре С.-Петербурга, где размещался Апраксин двор, который имел самый большой в Европе годовой оборот от оптовой торговли. У нас нет никаких сведений о том, какие доходы получал Апраксин от этого рынка, но было бы странно, если бы они не превосходили прибыль подавляющего числа названных Минарик земельных магнатов[77].

Из перечисленных в списке Минарик пятнадцати поместий с площадью свыше 250 000 десятин (675 000 акров), все, за исключением двух, были расположены целиком или преимущественно на Урале. Большинство из владельцев — уральских первых лиц — были все еще сверхбогатыми людьми. Князь Демидов Сан-Донато, крупнейший на Урале владелец шахт, в период с 1895 по 1901 годы все еще получал со своих предприятий 10 миллионов рублей дохода (1 041 667 фунтов) — правда, рискуя их жизнеспособностью. К тому времени большинство шахт и металлургических предприятий находились в состоянии кризиса. Так, князю Белосельскому-Белозерскому принадлежало, кроме уральской собственности, 372 748 десятин земли, не только не дававших больших прибылей, но находившихся на грани банкротства, от которого его спасла лишь помощь государства и доход от городской собственности в С.-Петербурге. Кое-кто из крупных уральских землевладельцев, например, граф И. И. Воронцов-Дашков, «для подстраховки» имел также большие поместья в других частях России, но особенно показательно, что крупнейший в регионе землевладелец, граф С. А. Строганов, в 1909 г. решил свернуть разработку полезных ископаемых и металлургическое производство и целиком сосредоточиться на заготовке леса. Если бы не революция, лишившая владельцев их уральской собственности, строительство железных дорог и развитие промышленности со временем восстановило бы стоимость крупных имений на Урале, в Пермской и Уфимской губерниях, но в период с 1900 до 1914 годы большинство из них не представляли собой большой ценности для владельцев[78].