Книга История груди - Мэрилин Ялом

Зачем Господь позволил мне к груди возлюбленной С желанием безумным прикоснуться? …………………………… Подумать кто бы мог, что злейшая судьба Под грудью сладострастной скроет Такой огонь, что жертвой я паду[95].

Можно возразить, что Ронсар позаимствовал многие из своих «грудных» метафор у французских и итальянских поэтов более раннего периода. Не один раз — в традиции Петрарки — он говорит о том, как радостно превратиться в блоху, чтобы иметь возможность укусить грудь возлюбленной. Или в духе Ариосто Ронсар представляет женскую грудь как земной рай, где «два молочных ручья» наступают и отступают подобно океанскому прибою («Сонет CLXXXVII»). Но объектом одержимости Ронсара была не поэтическая муза, а вполне реальная женщина. Кассандра была дочерью банкира из Флоренции, находившегося на службе у короля Франции. Ее реальная чувственность творила чудеса с поэтическим воображением молодого Ронсара. Он не мог предложить ей замужество, так как был духовным лицом. В период между 1546 и 1552 годами он написал первый цикл любовных стихотворений, собранных под названием «Любовь» («Les Amours»). На фронтисписе книги — два медальона: на одном изображен сам Ронсар в образе римского поэта, увенчанного лавровым венком, на другом — изображение Кассандры с обнаженной грудью (илл. 28). И хотя едва ли Кассандра сама позировала обнаженной для этого медальона, он считается ее портретом в возрасте двадцати лет, то есть современники имели возможность его увидеть при ее жизни.

28. Ронсар и Кассандра. Фронтиспис книги «Любовь», 1552 год. Ронсар, в венке и в тоге словно римский поэт, смотрит через страницу на изображение своей музы, Кассандры. Таковы были нравы во времена Ронсара, что он, клирик с выстриженной тонзурой, мог заявить о своих эротических мучениях из-за красавицы Кассандры и изобразить ее обнаженные груди в начале книги.

Пока Ронсар страдал от своей порывистой любви к Кассандре, в середине века многие другие поэты и художники при дворе Генриха II (1519–1559) нашли свою музу в лице любовницы короля Дианы де Пуатье (1499–1566). Ее история представляет собой еще более интересный сплав секса, искусства и политики, поднятый до почти мифологического уровня, чем история Аньес Сорель веком раньше. Современники считали Диану де Пуатье живым воплощением богини Дианы. И это отношение сохранялось в течение еще нескольких следующих веков. Именно ее лицо, груди, ноги стали образцом для изображения Дианы на многих картинах, рисунках, гравюрах, эмалях, а также моделью для ваятелей[96].

В образе богини Дианы эту женщину писали и ваяли с луком и стрелами или рядом с оленем (илл. 29). Обсуждая изобилие работ, моделью для которых послужили ее лицо и фигура, биограф Дианы де Пуатье Филипп Эрланже (Philippe Erlanger) заявляет, что она установила стандарты идеала с ее высоким лбом, тонким носом и тонкими губами, «высокой гордой грудью», хотя лишь горстку подобных произведений можно считать достоверными изображениями[97]. Открытая привязанность Генриха II к своей любовнице — женщине на двадцать лет его старше — вдохновила очень многих в искусстве и литературе. Она же стала предметом прижизненных пересудов и глупостей, которые болтали после их смерти. Поэтому так сложно отделить исторические факты этой связи от созданной ими легенды.

29. «Диана де Пуатье». Школа Фонтенбло. XVI век. Диана де Пуатье, любовница Генриха II, была самой уважаемой женщиной своего времени. Здесь она изображена облокотившейся на оленя. Ее обнаженное тело лежит на фоне пасторального пейзажа, а крошечные груди конической формы обрамлены локонами волос и изящными руками.

Полезно знать, что Диана де Пуатье, со всех точек зрения, была замечательно красивой, высокообразованной женщиной с великолепным вкусом и чувством стиля. В пятнадцать лет ее выдали замуж за министра двора Луи де Врезе, который был на сорок лет старше жены, и Диана стала украшением двора короля Франциска I (годы правления 1515–1547), но не переняла его свободные нравы. В ее безупречном поведении не было ничего, что предсказало бы ее будущую карьеру фаворитки короля. Правда, можно вспомнить о том, что ее муж… приходился внуком Карлу VII и Аньес Сорель! Модель обретения власти посредством секса можно считать частью имущества Дианы де Пуатье, приобретенного в браке.

После смерти мужа молодая вдова тридцати одного года была в расцвете своей легендарной красоты, когда, по слухам, она пленила принца Генриха, едва вступившего в подростковый возраст. Диане предстояло стать великой и единственной любовью зрелого Генриха, несмотря на его брак с Екатериной Медичи, за тринадцать лет брака родившей ему десятерых детей, и несмотря на редкие вылазки в другие постели. Генрих не скрывал того, что был по-рыцарски преданным любовником вдовы министра двора: на турнирах и поединках он носил ее цвета — черный и белый — и покровительствовал поэтам и художникам, которые запечатлели на века ее очарование. Благосклонность короля принесла Диане де Пуатье несколько титулов, колоссальный доход и не одно роскошное владение, в том числе и Шенонсо, которое она помогла превратить в то, что и сейчас многие считают самым элегантным замком Франции. Ее слава, богатство и влияние достигли небывалого уровня.

Среди достоинств Дианы де Пуатье были и куда более значимые, чем ее маленькая грудь. Но она соответствовала идеалу того времени. Понятно, что Генрих II счел ее привлекательной. В письме, рассказывающем о поведении короля по отношению к его любовнице в приватной обстановке, говорится, что монарх «то и дело касался ее груди и внимательно смотрел на нее как человек, удивленный своими чувствами»[98].

Личный кубок Генриха II был отлит по форме груди Дианы де Пуатье. Этот обычай хроникер Брантом прослеживает до античных времен (через Плиния) — до Елены Троянской. Согласно греческой легенде именно грудь Елены Троянской послужила моделью первой чаши для вина. В характерной для него непочтительной, если не сказать распущенной, манере Брантом высмеивает женщин, чьи «замечательно уродливые» груди послужили бы моделью для куда менее привлекательных кубков. «Мы дадим золотых дел мастеру немало золота, а все наши траты увенчаются смехом и насмешками»[99]. Брантом создает антивосхваление в прозе. Груди, ноги, даже волосы на лобке и половые губы описаны самым отвратительным образом. Приведу лишь один пример: есть женщины, у которых «соски грудей больше всего на свете похожи на гнилые груши»[100]. Традиция женоненавистнических оскорблений жила и процветала в эпоху позднего Возрождения благодаря перу Брантома.