Книга Безнаказанное преступление. Сестры Лакруа - Жорж Сименон

Быть может, Луиза испугалась, что он расскажет все ее матери? Наверняка она не понимала, что речь идет не о ней, что события вышли далеко за пределы ее маленькой истории, и счеты, которые должен был свести Эли, не имели к ней никакого отношения.

Оставалось выяснить, кто кого одолеет в этой схватке.

И пока Эли бродил по улицам с редкими прохожими, где уже сгущались сумерки, Мишель постепенно становился безликим.

Главным, по сути, был Эли и все остальные, Эли и окружающий его мир, Эли и судьба. С одной стороны был он, со своими рыжими волосами и жабьей головой, со своими двумя яйцами в день, синим эмалированным чайником и пальто, на которое оборачивались мальчишки на улице; Эли, который долгие годы не знал, существует ли хоть где-нибудь на земле для него местечко, и когда ему показалось, что он наконец-то его нашел, его вышвырнули вон. С другой стороны были все остальные, и их воплощал Мишель.

Эли не испытывал к нему ненависти. Ему больше не нужно было его ненавидеть. Может быть, румын и не виноват. Скорее всего, его вины в этом не было, но ведь Эли тоже не был ни в чем виноват.

Ему необходимо спасти себя самого. Справедливость должна восторжествовать.

Когда он вернулся домой, уже давно стемнело, и он удивился, увидев мадам Ланж при полном параде, в шляпе на голове, судорожно разводящую огонь на кухне.

— Где вы были, мсье Эли?

Она произнесла это укоризненным тоном, словно он обязан был перед ней отчитываться.

— Гулял.

Было настолько неожиданно услышать это слово от него, от того, кто без необходимости не выходил на холодную улицу, что она некоторое время молча смотрела на него, не найдя, что ответить.

— Вы не следили за огнем, и он погас, — наконец пробормотала она, — и забыли о моем супе. А моей дочери даже не пришло в голову заглянуть на кухню. Когда она увлечена чтением какого-нибудь романа…

Тетради и книги Эли еще были разложены на столе, а Луиза, занявшая свое место в кресле, избегала его взгляда, не зная, что он сам старался не смотреть на нее.

Теперь она внушала ему жалость, и, думая о том, что Мишель сделал с ее чересчур белым телом, он чувствовал даже некоторое отвращение.

Возможно ли, что еще несколько дней назад ее присутствие в комнате давало ему ощущение спокойного комфорта и ему казалось естественным провести всю свою жизнь возле нее?

Тепло, свет столовой были уже не теми, что прежде, и во время ужина мадам Ланж показалась ему совершенно чужим человеком, который без видимых причин обращался с ним фамильярно.

— Расскажите, чем вы сегодня занимались, мсье Эли.

Все были в сборе, кроме Стана, который, должно быть, ужинал в своем клубе.

Мишель выглядел не таким оживленным, как после обеда, и, адресовав Эли несколько улыбок, оставшихся без ответа, смотрел на него с некоторым беспокойством. Это было даже не совсем беспокойство, поскольку он был не способен тревожиться. Досада. Недоумение. Потому что Эли не реагировал так, как ему хотелось. Вместо того чтобы продолжать игру, быть красным и неловким, как в последние дни, не зная, куда деть глаза, он внезапно стал казаться уверенным в себе, а взгляд его стал непреклонным и холодным.

— Я гулял, мадам, я вам уже говорил.

— В одиночестве?

— Да, мадам.

— Вы в этом уверены?

— Можете мне не верить.

— Уверена, что вы впервые в жизни отправились на улицу, когда в этом не было необходимости. Вы случайно не влюбились?

— Нет, мадам.

— Вы в это верите, мадемуазель Лола?

— Меня не касается то, что делают другие. Мне хватает своих забот.

В течение этих трех лет он каждый вечер участвовал в подобных разговорах, и они его не раздражали. Теперь все было кончено. Он больше не являлся частью дома. Как будто последний перестал существовать. Когда он уехал из дома в Вильно, тот тоже сразу утратил реальность, и ему с трудом верилось, что меблированный отель Бонна, где он провел год своей жизни, не растворился в пространстве после его отъезда.

Никто за столом об этом не догадывался. Время от времени по лицу Луизы пробегала судорога: вероятно, в этот момент она думала о возможной беременности, или же это просто болела ее истерзанная плоть.

Что касается Мишеля, то он считал себя живым, в то время как на самом деле был уже мертв. Все, о чем он думал, больше не имело значения. Колесо судьбы уже начало свое вращение. Было неважно, что произойдет с остальными и с самим Эли.

— Вы так не считаете, мсье Эли?

— Что, мадам?

— Вы не слышали, о чем я говорю? Мы беседуем о здоровье. Я как раз говорила, что мсье Мишель наверняка не знает, что такое простуды.

Эли с равнодушным видом повернулся к румыну.

— Держу пари, что у вас никогда не было бронхита и, возможно, даже насморка. Я права? — продолжила она. И сказала Эли: — Переведите.

Он перевел слово в слово, таким четким голосом, словно судья, зачитывающий приговор осужденному.

— Что он говорит?

— Что он никогда не болел.

— Я так и думала. Некоторым людям везет.

Вот именно! Именно здесь Эли и собирался навести порядок, и он уже знал, как именно: у него в голове был план, который он продолжал тщательно дорабатывать, сидя среди них, слушая, о чем они говорят, и отвечая, когда это было необходимо.

Оружие находилось в этой же комнате, в левом ящике буфета, где мадам Ланж хранила вещи, когда-то принадлежавшие ее мужу: перочинный нож, треснувшие курительные трубки, пару шпор, табельный револьвер и коробку с патронами. Как и вся мебель в доме, этот ящик не запирался на ключ, и пока ужин шел своим чередом, Эли время от времени бросал взгляды на буфет с приятным ощущением внутри.

Осталось совсем немного. Он удивлялся, как мог ждать так долго, как он мог быть таким слепым, чтобы не увидеть столь очевидной истины.

Главной ошибкой людей является то, что они допускают безнаказанность, потому что тогда все вокруг искажается и невинные начинают считать себя виноватыми, по сути, становятся ими из-за своей слабости.

В течение восьми дней он считал себя вором всякий раз, когда вставал на колени возле двери, чтобы смотреть на Мишеля, цинично получающего удовольствие и все это время глумящегося над ним.

— О чем вы думаете, мсье Эли?

— Я?

Все рассмеялись, настолько у него был отсутствующий вид.

— У вас такое свирепое лицо. Вы собрались с кем-то драться?

Это их тоже рассмешило.

— Не сердитесь. Я шучу. Я не хотела вас огорчать.

И тогда, с ощущением, что он произносит нечто окончательное и неотвратимое, он ответил: