Книга Династия любви - Барбара Картленд
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Воображение? — удивился мистер Викхэм. — Почему?
— Потому что это единственная в жизни вещь, которая остается навсегда. И что бы ни приключилось с Мэри-Ли, оно будет с ней.
Тила действительно так думала, ведь именно воображение спасало ее от тоски и депрессии еще совсем недавно.
Она заметила, как удивил ее ответ мистера Викхэма, который, очевидно, надеялся услышать совершенно иное.
— Я не совсем понимаю, что вы имеете в виду, — подтвердил он ее предположение.
— Если посмотреть на это понятие объективно, — объяснила девушка, — то воображение — это качество, присущее только человеку, что отличает его от животных, и чем больше оно развито, тем тоньше и изысканнее натура.
Человек с богатым воображением в своих мыслях может достичь даже звезд.
Она перевела дыхание.
— И мы должны понимать, несмотря на изменчивость, а подчас и непостижимость нашей жизни, вокруг довольно много вещей, которые заключают в себе истинную ценность, и вовсе необязательно это деньги.
Мистер Викхэм облокотился на спинку кресла, пристально глядя на девушку.
— Вы удивили меня, мисс Стивенс! — признался он. — Скажите, вы сами до всего этого додумались?
— Все, что я сказала, отражает мои чувства, и, поверьте, я совсем не пытаюсь произвести на вас впечатление.
Неожиданно американец рассмеялся.
Тила в недоумении уставилась на него.
— Поверьте, — увидев, как она отреагировала на его смех, стал объяснять мистер Викхэм, — я не хочу показаться грубым, но вы выглядите не намного старше моей дочери, а ваши слова были бы под стать какому-нибудь доктору философии.
— Я действительно не пыталась произвести на вас особого впечатления, мистер Викхэм, — ответила Тила. — И уж если быть до конца честной, из того, о чем мы сегодня беседовали с Мэри-Ли, я поняла, что в детстве вы лишили ее чего-то намного более важного, нежели факты и цифры.
— — Я лишил ее? — переспросил Клинт Викхэм.
— Конечно. Вы ведь не можете рассказывать ей о том', чего не знаете сами, — молвила Тила. — Я понимаю, вы прошли трудную школу жизни, но она сильно отличается от того, что может понять живущий беззаботной, комфортной жизнью ребенок.
— И что вы имеете в виду, говоря это? — снова спросил озадаченный мистер Викхэм.
Тила улыбнулась, и ее лицо стало еще симпатичнее.
— Я пытаюсь объяснить вам, почему для Мэри-Ли очень важно использовать воображение.
Мистер Викхэм встал и прошелся по комнате.
— Я просил вас спуститься вниз, мисс Стивенс, так как решил, что вы слишком молоды и неопытны для того, чтобы учить мою дочь, которой я хочу дать полноценное образование.
— Я знала, что вы так подумаете, — пролепетала Тила.
— Вы знали, о чем я собираюсь говорить с вами? — усмехнулся мистер Викхэм.
— Да, — спокойно ответила Тила.
— И откуда же?
— Потому что я заметила, как вы удивились, впервые увидев меня, и потому что, мне кажется, я знаю, как вы привыкли думать.
— И как же вы можете знать это? — поднял он брови.
Тила ответила не сразу, и он Язвительно переспросил:
— Ну так как же, отвечайте!
— Ну хорошо, — собралась с духом Тила. — Вы деловой человек, и вы невообразимо богаты уже в таком молодом возрасте. Из-за этого, а также из-за положения, которое вы занимаете в мире бизнеса, у вас не остается выбора — вам поневоле приходится быть довольно жестким и суровым, а значит, и думать так же.
Она какую-то секунду колебалась, сжигать ли мосты до конца, а потом решительно на все махнула рукой.
— — Но я не думаю, — продолжала она, — что именно этого вы хотите для своей дочери, которая, во-первых, всего лишь ребенок, а во-вторых, девочка.
Клинт Викхэм внимательно смотрел на нее, но не проронил не слова.
Не услышав ничего в ответ. Тила сказала:
— Факты и цифры, может быть, важны для мальчика, но они никак не сделают Мэри-Ли более очаровательной и привлекательной.
Девушка вновь посмотрела на американца, но тот молчал.
— То, что она чувствует и к чему стремится, имеет гораздо большее значение, чем осведомленность в том, что она сможет купить, имея миллион фунтов.
А в заключение речи она произнесла уже мягко:
— Никакие деньги мира не способны купить женскую нежность и тепло, и никакие академические знания не смогут изменить ее сердце.
Тила остановилась и перевела дыхание.
Она вовсе не была уверена в эффективности своего монолога и не понимала, зачем она это делает.
Слова как будто сами собой срывались с ее губ.
И все сказанное ею было правдой, потому что исходило из глубины сердца.
Замолчав, Тила подумала, что все испортила, что ей следовало бы лучше стоять тихо и слушать указания мистера Викхэма, дабы он удостоверился в ее педагогических способностях.
Но нет, она должна была сказать то, во что верила сама.
И если он уволит ее за это, значит, так тому и быть.
Наконец, взглянув на мистера Викхэма, Тила заметила на его лице совершенно очевидное изумление.
Неожиданно он подошел к ней и произнес каким-то необычным тоном:
— Разве в вашем возрасте, с вашей внешностью можно произносить столь глубокомысленные слова?
Было уже около полуночи, когда Тила легла спать.
Перед сном ома мысленно вернулась к реалиям самого необычного вечера в своей жизни.
После того как Клинт Викхэм поговорил с ней и она уже вознамерилась уходить, он неожиданно сказал:
— Я собираюсь переодеться к ужину, и мне бы очень хотелось, чтобы вы поужинали со мной.
Тила была поражена.
— Поужинать… с… вами?
— Да, в восемь часов.
Она молчала, и он нетерпеливо спросил:
— Ну, так вы готовы мне что-нибудь ответить?
— Я… я бы с радостью согласилась, — честно призналась Тила, — но… это было бы ошибкой.
— Но почему?.
Этот вопрос поставил ее в тупик.
Она знала, неприлично незамужней девушке ужинать наедине с мужчиной, тем более что она служанка.
Если кто-нибудь увидит, не избежать сплетен.
Она решилась объяснить все это Викхэму.
— Понимаете, в Англии гувернантка может сесть за стол в обед, но никак не во время ужина. А ужин наедине с хозяином будет вообще равносилен скандалу.