Книга Коронованная любовью - Барбара Картленд

Этого она никак не ожидала. Сэр Эдвард был, видимо, смущен.

— Его величество полагает, что вам как царствующей королеве подошло бы более обычное имя.

Хиона молча посмотрела на него, а потом сказала:

— Мне кажется, его величество подразумевает, что я ношу греческое имя, которое будет более по вкусу славонцам, чем немцам.

Сказала она это резко, и сэр Эдвард оглянулся через плечо, прежде чем ответить:

— Я боялся, что ваше высочество может огорчиться, но его величество желает, чтобы вы венчались с ним, нося имя, более ему привычное.

Хиона промолчала, и сэр Эдвард продолжал:

— Он порекомендовал несколько. Матильда — это имя его матери, Вильгельмина — имя ему особенно приятное, или, может быть, Гертруда.

Хиона перевела дух и ответила:

— Имя для меня выбрали мои родители при моем крещении. И я им горжусь, потому что мой отец был греком. Будьте добры, сообщите его величеству, что я не изменю своего имени. Будь мой отец жив, он этого не одобрил бы.

Сэр Эдвард вздохнул.

— Его величество будет очень… огорчен.

Запинка перед последним словом убедила Хиону, что он намеревался сказать «недоволен».

В ней внезапно проснулась гордость, какой она в себе и не подозревала. Нет, она не позволит королю помыкать ею, а эта смена имени — первый шаг в задуманном им плане сломить ее, уничтожить как личность.

— Мое имя Хиона, — сказала она твердо, — и замуж я выйду, не меняя его. Если король против него, я убеждена, что славонцам оно понравится.

Выражение на лице сэра Эдварда сказало ей, что последнее совершенно короля не интересует.

Хиона не намеревалась спорить дальше, а потому направилась к двери со словами:

— Полагаю, его величество ждет меня, и, как известно вашему превосходительству, мне не следует опаздывать.

Прежде чем сэр Эдвард успел ответить, она вышла в зал, где, как она и полагала, их уже ждал адъютант, чтобы проводить к королю.

Хиона сделала королю реверанс, и он сказал почти добродушно:

— Доброе утро! Вы пунктуальны, что весьма похвально, так как нам предстоит много дел, и карета уже ждет.

Не дожидаясь ее ответа, он направился в вестибюль и вышел в парадную дверь.

Она не могла не признать, что при всей его грубости он хотя бы выглядел очень величественно в мундире, сверкающем орденами, с голубой лентой через плечо и в той же шляпе с плюмажем, в которой он был на вокзале.

Заметила она и шеренги солдат по сторонам дороги от дворца к воротам, и кавалерийский эскадрон, который должен был эскортировать их карету.

Однако в карете она не оказалась наедине с королем. Напротив них сидел офицер, почти не уступавший королю великолепием мундира, и дородная неуклюжая немка, которая была накануне представлена Хионе как одна из двух ее фрейлин, баронессы и графини. Обе они были седовласы, обеим было под пятьдесят, и ей невольно пришло в голову, что кто-то мог бы позаботиться, чтобы хотя бы одна из них была ближе ей по годам.

Однако король дал ясно понять, что баронесса и графиня будут обучать ее дворцовому этикету, и Хиона не сомневалась, что они уподобятся гувернанткам и будут придираться к ней по всяким мелочам.

Ехала с ними баронесса, и король явно внушал ей такой ужас, что она отвечала что-то невнятное, когда Хиона любезно пожелала ей доброго утра, а затем сказала, что поездка в парламент, вероятно, будет очень приятной.

Поэтому Хиона все свое внимание сосредоточила на толпах, запрудивших улицы, по которым они проезжали. Едва они выехали из дворцовых ворот, как раздались приветственные крики.

И вновь Хиона заметила, что солдаты по сторонам улиц стоят плотными шеренгами и, более того — спиной к королевскому кортежу и лицом к толпам, словно выглядывая возможного убийцу.

Однако казалось, что настроение у всех прекрасное. Светило солнце, деревья были усыпаны цветами, а дети — многие на плечах у отцов — размахивали бумажными британскими флажками.

Хиона махала в ответ, хотя король опять сидел, неподвижно выпрямившись, рядом с ней и словно не замечал приветственных криков.

Лошади бежали так же быстро, как и когда везли ее во дворец с вокзала, и когда карета начала сворачивать с одной широкой магистрали на другую, Хиона сказала королю:

— Наверное, не обязательно ехать так быстро! Эти люди столько времени ожидали нас, а мы проносимся мимо в мгновение ока.

— У нас нет времени медлить, — ответил король. — К тому же это может быть опасно.

— Неужели вы правда думаете, что кто-то может бросить в нас бомбу или выстрелить, когда кругом столько солдат? — спросила Хиона.

Она говорила шутливым тоном, но король нахмурился.

— Нет смысла рисковать, — ответил он.

Его тон заставил Хиону снова с облегчением обернуться к ликующим толпам.

Они выехали на широкую красивую площадь, и впереди она увидела здание парламента — прекрасной постройки здание из серого камня с садом перед ним, где центральная аллея была устлана красным ковром, по которому ей предстояло пройти рядом с королем, когда они выйдут из кареты.

Живой барьер из солдат удерживал толпы по обе стороны аллеи, и солдаты были подобраны такие высокие, что, решила Хиона, вряд ли стоящие за ними могли что-нибудь толком увидеть.

Она улыбалась и махала рукой в ответ на их приветствия, хотя король, едва ступив на землю, сразу быстро направился по аллее к ступеням парламента.

На верхней ступени их ждали премьер-министр и члены кабинета.

Хиона с трудом держалась наравне с королем, как вдруг между двумя солдатами проскользнул малыш лет трех и побежал к ней.

В кулачке мальчуган зажимал розу и радостно протянул ей цветок.

Хиона остановилась, а к мальчику бросился офицер, стоявший перед шеренгой солдат.

Но Хиона подбежала к ребенку первая.

Она пригнулась, так что их лица почти соприкоснулись, взяла розу и сказала ласково по-славонски:

— Спасибо, ты подарил мне очень красивый цветок.

— Для класивой плинцессы, — пролепетал малыш.

Она улыбнулась ему и спросила:

— Как тебя зовут?

— Ваше высочество, — перебил малыша офицер. — Этому ребенку тут не место, я должен его унести.

Хиона с улыбкой подняла на него глаза.

— Вздор! — сказала она. — Он подарил мне цветок, а это никак не может быть опасным.

Она увидела, что офицер не только не улыбнулся ей в ответ, но, напротив, свирепо нахмурился. Выпрямившись, она подхватила малыша на руки.

— Я отнесу его матери.