Книга У подножия Монмартра - Бритта Рёстлунд

Молодой человек одарил меня дежурной приветливой улыбкой. Он совершенно не походил на человека, работающего в цветочном магазине. Я не могла понять, где бы он мог работать, но чувствовала, что не здесь. Впрочем, само местоположение цветочного магазина тоже было неудачным – над станцией метро и неподалеку от мусорных баков. Среди бетона красовались цветы всех мыслимых расцветок и форм. Я давно собиралась навестить этот магазин и навести справки, но мне не хватало мужества. Я сказала, что хотела бы знать, кто посылает цветы и кто ежедневно доставляет цветы на проходную «Аревы». Молодой человек подозрительно посмотрел на меня, и сделал это с полным правом.

– Зачем вы хотите это знать? – спросил он.

– Мне просто интересно.

– К сожалению, я не смогу ответить на ваш вопрос. Кто вы?

Разумеется, продавцу цветов не было никакого дела до моего имени, это была всего лишь дежурная фраза, но от его вопроса у меня сильно забилось сердце. Чтобы увильнуть от ответа на поставленный вопрос, я показала продавцу букет.

– Он вам нравится? Я сам его составлял, он очень красив, согласитесь, – сказал продавец и улыбнулся.

Я кивнула:

– Да, мне нравятся все букеты, и поэтому я хочу знать, от кого их получаю.

Он заколебался, и я достаточно быстро поняла: он убежден, что посылающий мне цветы человек стремится завоевать мое сердце. Я посмотрела на молодого человека. С одной стороны, он был очень горд своим посредничеством между мной и неизвестным, но, с другой стороны, сознавал свой долг и не желал открыть мне имя заказчика.

– Мне очень жаль, мадам, но я ничем не могу вам помочь. На карточке не проставлено имя отправителя… или отправительницы, а это значит, что он или она пожелали сохранить инкогнито.

– Это месье Белливье? – спросила я.

На лице продавца не дрогнул ни один мускул.

В метро было многолюдно, и я заметила, что некоторые пассажиры весьма неодобрительно смотрят на то, как небрежно я обращаюсь со своим букетом. Его часто прижимали и мяли люди в сутолоке, особенно те, кто выходил из вагона на станциях. Осыпавшиеся листья усеивали пол вокруг меня, словно отмечая занятую мною территорию.

Пожилая дама улыбнулась мне, возможно, и ей тоже приходилось так же небрежно обращаться с букетами. Во всяком случае, мне показалось, что она вполне понимала, что я в тот момент испытывала. После такого путешествия в подземке букет явно не смог бы украсить могилу Юдифи Гольденберг. Надо уважать мертвых.

Я положила букет в холодные бронзовые объятия Мишеля Монтеня. Мне показалось, что статуя в до блеска вычищенных ботфортах осталась довольна. До моего слуха донеслись нестройные аплодисменты. Это оказались студенты Сорбонны, восхищенные моим действием. Я оценила созданную мною инсталляцию. Да, Мишель де Монтень был просто создан для того, чтобы держать в руках букеты цветов. Я была свободна, как и мои руки. Я поспешила домой – мне не терпелось вернуться в мою настоящую жизнь.

Дверь открылась. Небольшое помещение можно было с некоторой натяжкой назвать приемной – маленький белый стол и несколько стульев составляли все убранство. Я прошла в комнату ожидания. Там сидела молодая женщина и ее бойфренд. Вероятно, именно он осчастливил женщину беременностью. Да, она была в положении, вероятно месяце на седьмом. Мы обменялись молчаливыми приветствиями, как это принято среди людей, оказавшихся в одном помещении. Это были скромные кивки – сдержанные, но достаточно вежливые. Молодые люди сидели взявшись за руки. Они пришли сюда, потому что любили друг друга. Я же пришла к гинекологу, потому что меня мучила паранойя. Они пришли, потому что хотели сохранить то самое дорогое, что у них было, – своего будущего ребенка. Я же явилась сюда только из-за имени гинеколога.

Я прекрасно понимала при этом, что моя идея с гинекологом – это удар в штангу. Такой же глупый жест, как поднятие вверх букета цветов. Оба поступка были попыткой подавить ощущение собственного бессилия и чувство чужой власти над собой. Запись на прием к гинекологу с такой же фамилией, что и у моего работодателя, была лишь жестом отчаяния. Даже то, что гинеколог, возможно, оказался бы тем самым месье Белливье, что вторгся в мою жизнь, по сути, ничего не означало. Это ничего не меняло, если не считать того, что он сейчас заглянет в мои внутренности.

Послышались голоса, и я поняла, что сейчас из кабинета выйдет пациентка. В приемную вышла женщина моего возраста. Вслед за ней вышел седовласый мужчина маленького роста. Они остановились и пожали друг другу руки, в то время как ко мне с напряженной улыбкой подошла секретарша. Седовласый человек, гинеколог, обернулся. При этом он не взглянул в мою сторону, и это меня несколько разочаровало, хотя я и чувствовала небольшой прилив бодрости, ибо впервые надеялась увидеть настоящего, живого месье Белливье. Я наконец увижу его – в первый и последний раз, поклялась я себе. Доктор Белливье кивнул молодой паре. Они поднялись, и молодой человек повел подругу впереди себя так, словно она была неспособна передвигаться самостоятельно. Но она по достоинству оценила этот жест.

У меня на лбу выступил холодный пот. Мне стало физически плохо. Мне показалось, что меня сейчас вырвет, и успокаивало лишь то, что я не буду первой, кого вырвет в этой приемной.

– Мадам.

Секретарша попыталась привлечь мое внимание. Как раз в тот момент, когда я собиралась встать, чтобы подойти к ее столу, она сама оказалась рядом со мной, протягивая мне формуляр медицинской карты.

– Поскольку вы здесь в первый раз, заполните анкету, – сказала она, быстро вернулась на свое место и принялась полировать ногти.

Я стала записывать в формуляр свои личные данные. Имя, адрес и год рождения я придумала. Впервые в жизни лгала о таких вещах. Я решила сказать, что свою медицинскую карту забыла дома – в конце концов, это обойдется мне в несколько лишних евро. Я просмотрела все графы, чтобы убедиться, не наделала ли ошибок – то есть не проставила ли в графах хотя бы одну настоящую букву или цифру.

Самым странным было то, что, придумывая адрес, я выбрала местоположение, находившееся недалеко от места моего настоящего проживания. В Париже тысячи улиц, так почему я выбрала один из соседних переулков? Наверное, мне все же хотелось как можно ближе держаться к истине или просто сказался недостаток фантазии. Собственно, это не играло никакой роли. Ничто больше не играло никакой роли. Один ребенок, сын, написала я. В этом не могла врать. Я не знала, что может прочитать гинеколог по внешнему виду моих половых органов. Может быть, там, как у деревьев, есть годовые кольца, которые говорят если не о возрасте ребенка, то о числе детей. Это я знала. В конечном счете я стерла слово «сын» и написала «дочь».

Я не знала, надо ли мне вернуть карту секретарше или отдать ее непосредственно врачу, но не успела обдумать этот вопрос, как секретарша забрала у меня формуляр и ручку. Время ускорило бег. Через двадцать минут мне надо быть в конторе, хотя мир, конечно, не перевернется, если письмо будет передано месье Белливье на пару-другую минут позже. Снова послышались голоса. К двери приблизились молодые люди и врач. Собственно, я и сама не понимала, что заставляло меня так сильно переживать и нервничать. Вероятно, я боялась одного только факта, что через несколько мгновений мне предстояло оказаться с глазу на глаз с неким месье Белливье. Однако может быть, меня мучило сознание того, что я явилась сюда под вымышленным предлогом и назвалась фальшивым именем.