Книга Тысяча бумажных птиц - Тор Юдолл
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– А запах слез? – Он вспоминает, как плакала Одри. Как она плескалась в Средиземном море. Запах ее кожи, шелушившейся от солнца. Его детство в Девоне. – Наверное, все дело в соли? – предполагает он.
Хлоя переворачивается на спину и открывает один сонный глаз.
– Ты знаешь, слезы от радости и от горя, они совсем разные. У них разный химический состав.
Джона чувствует краешек сна: теплый, мягкий, манящий. Долгожданное облегчение. Но он вдруг понимает, что ему хочется сопротивляться – словно, если поддаться, это будет изменой.
* * *
Пол Ридли сидит, держа руки ладонями кверху, и как будто взвешивает давящий на них воздух. Возможно, все его мысли заняты только тем, что сегодня будет на ужин.
– Судя по вашему виду, вы опять плохо спите, Джо.
– Я не виделся с Хлоей на этой неделе. – Джона проводит пальцем по воротничку рубашки, ругая себя за то, что не переоделся после работы.
– Потому что…
– У нас девять лет разницы. Поначалу это был выбор, который я делал сам… Который мы оба делали каждый раз, когда решали увидеться. Но теперь это стало привычкой. Почти отношениями.
– Однако после знакомства с ней вы снова вернулись к музыке?
– Ничего оригинального. – Джона пытается выпрямить спину, но в теле чувствуется фальшь. – Еще не прошло и года.
Он считает. После того звонка из полиции прошло ровно одиннадцать месяцев и один день.
– Значит, вы не готовы…
– Конечно нет.
– И вы боитесь, что девушка влюбится?
– Не совсем.
– Боитесь, что сами влюбитесь?
Джона не знает, куда девать руки, и кладет их на колени, сцепив пальцы в замок.
– Мы читаем друг другу вслух. По главе за вечер, поочередно. Это она предложила… Сказала, так мне будет легче заснуть. Может быть, мы встречаемся исключительно ради того, чтобы узнать, что будет в следующей главе.
– Какую книгу?
– «Английский пациент»[20]. Но я все закончу. Уже скоро.
Пол Ридли улыбается.
– Вы сами не знаете, чего хотите.
Джона думает о том, как короткие волосы Хлои торчат во все стороны по утрам. Она часто рисует человеческие фигуры и лица на полях газеты. Держа ручку в зубах, тянется за овсяными хлопьями. Бледный изгиб ее подмышки.
– Мне было понятно с самого начала, что ничего не получится, и надо было прекратить это сразу, но каждый раз я молчал. Так было проще. Ради удобства. Ради хорошего сна. Ради секса. Кстати, секс просто волшебный. Наверное, я не люблю конфликтов.
Он смотрит на часы на столе. Сейчас он их ненавидит.
Его психолог тоже косится на часы.
– Хотите еще что-нибудь обсудить? У нас есть пара минут.
Джона смотрит в открытое окно. Тощий уличный кот притаился за мусорным ящиком. Машина останавливается на красный свет. Запах выхлопных газов чувствуется даже здесь. Ридли ждет. Джона внимательно изучает носки своих туфель, потом растопыривает пальцы, как бы стремясь охватить невидимую фортепианную октаву. Приподняв руки, он замечает пятно от варенья у себя на манжете. Поправляет галстук, разглаживает брюки, поднимает голову и смотрит на Пола в упор.
– Мне по-прежнему ее не хватает.
Время вышло.
* * *
Цапля стоит на одной ноге. Гарри закуривает сигару, прикрывает глаза, смакуя вкус дыма в горле, сплевывает табачные крошки, прилипшие к губе. Сейчас шесть утра. Над водой стелется легкий туман, но на душе неспокойно. Лишь докурив до конца всю сигару, Гарри понимает причину. Это было не самое любимое место Одри. Он понимает, почему Джоне нравится здесь сидеть, отгородившись от мира барьером из камыша, – но это не ее место.
За ним наблюдают только две утки. Гарри бросает окурок на землю и резко встает. Ему хотелось бы подхватить эту скамейку и унести на руках, изображая галантного кавалера. Но такое ему не под силу. Даже будь он моложе, в одиночку не справиться при всем желании. Он берется за край громоздкой скамейки, поднимает его, взваливает на плечо. Тащит скамью за собой, словно крест для распятия.
Ножки скамьи оставляют следы на земле, глубокие борозды его предательства. Даже роса убирается прочь с дороги. Колени трясутся, ноги не держат. Гарри надеется, что Милли спит. Прохладный утренний воздух покалывает разгоряченную кожу. Гарри тащит скамейку мимо Прохладной оранжереи. Впереди уже показалась конечная точка маршрута. Его устремленное в небо любовное письмо: пагода.
Он дает себе короткую передышку, вытирает пот со лба. Идти осталось немного, всего ничего. Гарри вновь взваливает на плечо свой скорбный груз и шагает вперед, как паломник – к звезде, но его звезда – золоченая башня на фоне бледного неба. У него ломит спину, но если поставить ее скамейку в том месте, где случилась их первая встреча, может быть, Одри его найдет. Джона ждал не в том месте.
В помещении старого склада на индустриальных задворках оборудована студия, заполненная светом. В студии – простенькая плита, раковина, спутанные провода, чистые холсты и голые лампочки. К стенам приклеены скотчем картинки. Портреты маленькой девочки: как она плачет, смеется, чешет нос. Есть здесь и коллажи из ткани и шерстяных ниток. Фотокопии газетных снимков на листах разных размеров, дополненные цветочными аппликациями или просто раскрашенные от руки. Некоторые листы замяты, как будто они были сложены, а потом снова расправлены, но девочка по-прежнему смотрит в камеру, ее взгляд – доверчивый и прямой.
Запахи проникают снаружи: моющие средства, машинное масло, потрошеная рыба. Они струятся над парнем, который лежит на кровати. Его спина сотрясается от храпа. Хлоя не помнит, как его зовут. Кристоф? Клод? Ей хотелось провести прошлую ночь с Джоной, но он был занят: встреча с психотерапевтом, сочинения на проверку, – и она пошла на вечеринку, где познакомилась с ассистентом фотографа. Его глаза, наполовину скрытые под рыжей челкой, были такими смешными, кокетливыми. Над его щуплым телом трещит швейная машинка, гремят тарелки.
Хлоя сидит на бетонном полу, складывает фигурку из листа десять на десять сантиметров. На ней только трусы и рубашка, ее тонкие бедра такие же белые, как нательное белье. Она экспериментирует с вощеной бумагой, пергаментом и фольгой. Сложенные фигурки разбросаны по полу. Бумажные складки – ее утешение. Квадратный лист – ее способ обрести покой.