Книга Битва за Рунет. Как власть манипулирует информацией и следит за каждым из нас - Андрей Солдатов

Андрей позвонил ему, но толку от разговора было мало. Гусев лишь сказал, что все работы по СОРМ начались в 1994 году, потому что тогда аналоговые коммуникационные линии заменялись на цифровые. А потом добавил: «Я тридцать лет занимаюсь СОРМом. Я посмотрел ваши публикации, у нас не совпадают взгляды на СОРМ, и я не хочу вам помогать писать книгу». В тот же день он прислал гневное письмо: «Проблем в этой сфере более чем достаточно. Ваша публикация ничего не решит, а даст только повод для различных склок. Люди, которые занимаются СОРМом, этого не заслужили!!!!»{62}

Этот путь был явно тупиковым. Но кое-что, сказанное Гусевым, показалось странным: Гусев утверждал, что работы над СОРМ начались в 1994 году, и при этом добавил, что занимается этим уже тридцать лет. Если СОРМ родился в 1994-м, то был сравнительно недавним изобретением, появившимся уже после развала Союза. Но если идея возникла тридцать лет назад, то, возможно, над ней работали еще во времена КГБ.

Мы прошерстили архивы Минсвязи ельцинской эпохи: впервые СОРМ упоминался в приказе от 11 ноября 1994 года. Этот документ регламентировал установку СОРМ для телефонной связи{63}. Но в нем нашлось кое-что, за что можно было зацепиться: оказалось, что над созданием СОРМа работали не только в московском ЦНИИС, но и в его отделении в Санкт-Петербурге[2]. Мы знали одного из самых видных технических экспертов по СОРМ, Бориса Гольдштейна, он помогал нам комментариями и пояснениями. Как выяснилось, он проработал в петербургском отделении не один десяток лет.

Ирина немедленно отправилась в Питер, в Государственный университет телекоммуникаций, где Гольдштейн преподавал. Oткрывший дверь кабинета на пятом этаже 63-летний высокий и худощавый профессор обладал прекрасными манерами и, что важнее, отличной памятью.

Гольдштейн прекрасно помнил советскую прослушку: «То, что я видел своими глазами за длинную карьеру, – это черные ящики, которые прапорщики спецслужб устанавливали в зданиях АТС». Провода от них уходили в секретные комнаты, где и происходил перехват. «Я помню те магнитофоны восьмиканальные. Это был магнитофон с такими бобинами, который включался в начале разговора, и к нему подключались одновременно восемь-десять абонентов», – вспоминал он{64}.

Гольдштейн разъяснил, в чем заключается принципиальная разница между Западом и Россией в ведении прослушки. На Западе телефонная компания или провайдер сначала получает ордер, потом дожидается подтверждения личности абонента, и лишь затем начинает перехват. В России же компания понятия не имеет, кого и зачем прослушивают. «Они не доверяют операторам, – говорит Гольдштейн. – Вы должны обеспечить канал и возможность дистанционно вводить команды на подключение третьего абонента . То есть в принципе по европейским стандартам оператор видит, кто в данный момент под контролем, по российским он не видит». Фактически российские спецслужбы требуют прямой бесконтрольный доступ ко всей проходящей информации. СОРМ и дает такой доступ.

Гольдштейн рассказал, почему спецслужбы так неохотно объясняли принцип действия системы. «Черный ящик», устанавливаемый у провайдера, был только ее частью. Провода, отходящие от устройства, вели ко второй его части, Пункту управления СОРМ, установленному в здании ФСБ. Его разрабатывали в обстановке строгой секретности в ведущих НИИ страны, под руководством ФСБ.

Гольдштейн ясно дал понять: переход от СОРМ-1, контролирующей телефонную связь, к СОРМ-2, контролирующей интернет, было делом не столь уж сложным. «Технически в СОРМ-2 нет ничего нового, – сказал он. – Чтобы перехватить данные, даже не нужно никакого специального оборудования, нужно просто зеркалить трафик». После встречи с Гольдштейном мы поняли, что СОРМ уходит корнями в советские методы телефонной прослушки. В «черном ящике» не было ничего принципиально нового, его просто модифицировали в соответствии с технологическими изменениями эпохи.

Впрочем, пазл все еще не складывался. Мы продолжали рыться в документах Минсвязи 1990-х, надеясь найти зацепки в виде имен или названий организаций. Вскоре мы наткнулись на имя Сергея Мишенкова, возглавлявшего в то время научно-технический отдел Минсвязи, – в некоторых документах он упоминался как куратор исследований СОРМ, проводившихся «по запросу и при финансовой поддержке» российских спецслужб. Ему по должности полагалось многое знать о СОРМ.

Андрей застал его на рабочем месте – в кабинете на четвертом этаже здания Центрального телеграфа. Приветливый, круглый и жизнерадостный, с растрепанными волосами, Мишенков оказался радиоэнтузиастом с юности и в качестве адреса электронной почты использовал свой радиопозывной. Его кабинет был завален сделанными еще в советские времена радиостанциями. Настоящий инженер, Мишенков посвятил карьеру развитию московской радиосети. В 1990-е Булгак позвал его в Министерство, наводить порядок в деятельности подведомственных Минсвязи научно-исследовательских институтов. За годы советской власти они привыкли к гарантированному госфинансированию, но Мишенков требовал быстрого результата. Им нужны были деньги, поиск которых был главной задачей Мишенкова. Так он оказался в истории с СОРМ: ФСБ была готова оплачивать научно-исследовательские работы по прослушке.

Как Мишенков объяснил Андрею, Центральный НИИС в Москве традиционно работал над междугородными телефонными станциями, поэтому им и поручили разрабатывать СОРМ для этих станций. Отделение в Санкт-Петербурге исторически разрабатывало местные телефонные станции, поэтому и занялось СОРМом для них. Когда появились сотовая связь, подключился третий институт – НИИ радио{65}. Их исследования должны были гарантировать ФСБ возможность следить за каждым соединением.

После враждебности, с которой встретил его Гусев, Андрей не слишком рассчитывал на то, что сможет многое узнать у Мишенкова. Но один факт он все же держал в голове: источник сказал, что настоящая история СОРМ могла привести его в место, о котором Мишенков пока не обмолвился ни словом, – в сверхсекретный НИИ КГБ в Кучино{66}.