Книга Эсэсовцы под Прохоровкой. 1-я дивизия СС "Лейбштандарт Адольф Гитлер" в бою - Курт Пфеч

— Может быть, вам при ваших поисках еще что-нибудь вспомнилось?

Этот голос — эта проклятая цитата! Да что ему надо от меня, этой свинье, этой собаке?

— «Будь благословенно то, что делает твердым!» — Я встал!

— Хорошо, Ницше! Ваша неисчерпаемая сокровищница цитат просто не дает застать вас врасплох! — Его улыбка стала четче: — «Знание — сила!» Так или нет?!

Тогда я должен был взять две деревянные табуретки. На одной — ноги, на другой — руки, и снова отжиматься, и снова приседать. И я снова упал с табуреток и остался лежать, как мокрая тряпка.

— Вы не хотите больше или не можете больше?

«Господи, прекрати, чтобы я больше не слышал этого проклятого голоса. Прекрати все! Наконец, прекрати!»

— Да ответьте же, наконец, Ницше!

Я снова поднялся? Неужели я все еще не был прикончен? И вдруг осталось только бешенство! Бессильное, жгучее бешенство и желание вышибить прикладом из проклятого голоса усмешку. Разбить в крошево эту морду! Забить проклятого унтершарфюрера Ауэра до смерти!

— «Если идешь к женщине, не забывай плетку!»

Уни.

Неужели это был я? Этот хрип, но я совершенно не хотел — я хотел этой сволочи, этому садисту размозжить башку. Я хотел. А потом услышал его смех. Он прислонился к стене и смеялся, смеялся, как и говорил, тихо, цинично, надменно, и я слышал этот смех, который, как казалось, мог принадлежать только ему, настолько громким и раскатистым, как будто смеялась целая рота.

— К женщине! — раздался пискливый хохот. — Да, Ницше, к женщине, и не забудь плетку. Это надо себе представить! — Он почти задыхался и хватал ртом воздух, как будто это он, а не я отжимался и приседал.

— Отправляйтесь в «Берлинер иллюстриртецайтунг» в качестве эротической карикатуры, и вы получите бешеные деньги! Эх, мальчик, мальчик, идите отсюда, Ницше! Исчезните, чтобы я вас больше не видел, а то я досмеюсь до колик!

Два приятеля отнесли меня в спальное помещение. Уни сказал:

— Все прошло, ложись, мы почистим вещи.

Когда позднее дверь помещения распахнулась и проорали «Смирно!», первый взгляд Ауэра предназначался мне, второй — кожаному снаряжению и винтовке, третий — постели! Мне чуть не стало плохо от страха! Постель! Черт, я же лежал на койке!

Когда же я, наконец, осмелился посмотреть на свое спальное место, на нем не было ничего — ни малейшей складочки, никакого отпечатка тела, даже рисунок простынь совпадал! Ауэр злобно улыбнулся, сказав:

— В порядке, господа! — и, со своеобразным благожелательным взглядом, ко мне: — В порядке, Ницше!

Блондин притянул верхнюю губу к носу. «Унтершарфюрер Ауэр… Где он теперь? Он поступал учиться на фюрера. Сейчас он уже, наверное, унтерштурмфюрер и лежит где-нибудь, как и я, в какой-нибудь грязной яме, дрыхнет или размышляет, как и я. А может быть, изучает карту с боевой задачей на завтра. Может быть, у него тоже тянет желудок, — Блондин улыбнулся, — но что совершенно точно, так это то, что он не думает обо мне!»

Он попробовал нащупать пачку сигарет. Зашуршала бумага. Письмо! «Ханзи пропал в Сталинграде!»

Он закурил и с наслаждением затянулся, сложил руки на животе.

Ночь была тихой.

День четвертый

5 июля 1943 года

В 2 часа Эрнст и Блондин побрели вперед, чтобы сменить пост. Он располагался у башни подбитого Т-34. Она упала на пушку, ушедшую глубоко в землю.

Эрнст прислонился спиной к стальной стенке. Блондин лежал, подперев голову руками, и внимательно рассматривал лежавшую перед ним местность.

— Не надо так напрягаться и всматриваться, словно командир подводной лодки. Ничего не случилось, Цыпленок, а перед нами еще первый!

— Тогда зачем мы убиваем время, стоя в дозоре?

— Лежа, Цыпленок. Это чистая трудотерапия. Старая прусская добродетель. Куда деваться, если все войско будет спать?

Медленно начало светлеть. Остов танка в двадцати метрах правее, от которого отлетела башня, был раскаленным и до сих пор дымился. То и дело доносилось металлическое потрескивание, как будто в этой печи еще сохранялась жизнь. Перед постом, в нескольких метрах левее от башни, перед плоской воронкой лежали мертвые русские. Прямым попаданием разнесло их позицию, вышвырнуло минометный расчет вверх и бросило на окоп. Еще правее от них — два убитых немца. Блондин рассмотрел в предрассветных сумерках в холмике на местности замаскированные дерном мешки с песком, а за ними — мертвых русских. Огневая позиция для второго миномета! Одной должны были пожертвовать, а другая должна была остаться. Закидали ручными гранатами! Блондин вздрогнул. Он ничего не думал, ничего не чувствовал, рассматривал убитых, как будто смотрел фильм из другого мира, не являющегося его миром и который ему совершенно не подходит. Вдруг он почувствовал усталость и положил голову на землю. Она пахла сырой гнилью и гарью. Вот бы поспать, хоть полчасика!

Он подскочил, словно его ударило током! Бушевал ураган, настоящий огненный ураган! Непрерывные треск, грохот и завывание. Ужасный грохот, как будто раскалывалась земля. Это была не артподготовка, это был настоящий ад!

Он встал на колени, упираясь руками в землю. Эрнст стоял, словно собираясь прыгнуть, засунув указательные пальцы в уши, с широко открытым ртом, неподвижно застыв, словно статуя. Все виденное до сих пор было ничто по сравнению с этим. Все прежние артиллерийские подготовки этой войны были просто подростковыми играми. То, что они видели на рассвете 5 июля 1943 года, от чего лопались уши и раскалывались головы, было доведенным до совершенства современным массовым уничтожением, вершиной человеческого помешательства.

Земля тряслась. Мимо пробежали солдаты. Покатили вперед противотанковую пушку. Ревели и лязгали танки. Блондин почувствовал толчок в спину. Эрнст что-то ему кричал, но понять он ничего не мог. Ханс махнул автоматом. Блондин пробежал несколько метров рядом с Эрнстом. Вальтер, Петер и Куно были слева от него, а Пауль, Йонг и Зепп — справа сзади. Ханнес и Уни бежали близко друг от друга. За ними несся своим неподражаемым галопом Камбала. Взятая вчера русская позиция была глубже, чем они думали. Они собрались в последней траншее, частично раскатанной, местами обвалившейся и полузасыпанной. Было тесно, как в пчелином рое. Они сидели в узкой траншее вместе с солдатами 1-й роты и смотрели на лес разрывов. Большинство курило. Некоторые — спокойно и отрешенно, многие — быстро и нервозно. Когда выстрелы, свист и разрывы изменили тон, солдаты 1-й роты выпрыгнули из траншеи. Эрнст снова крикнул и показал большим пальцем вперед. Хотя Блондин и не мог его слышать, он и без того знал, на что Эрнст хочет обратить его внимание. Огневой вал переместился и начал долбить следующую линию обороны. Блондин встал в полный рост и посмотрел через бруствер. Люди из 1-й роты не особенно спешили. Пока не спешили. Штурмовые орудия ехали широким клином на правом фланге. Слева от первой шло другое подразделение, наверное саперы. Вдруг поднялась пыль! Между наступающими солдатами взлетела земля, и каждый раз, когда поднимался гриб пыли, бегущие люди исчезали. Другие бежали дальше. Столб пыли! Исчезли. Потом поднялись и побежали дальше, и опять столб пыли! Словно ваньки-встаньки. «Надо остаться здесь и смотреть, — подумал Блондин, — словно знаменитый полководец, одну ногу слегка отставить, в одной руке — подзорная труба, другая упирается в бок или, лучше, заложена за спину, в окружении благоговейно-восхищенных адъютантов. А потом, как управляющий сражением, задать жару командиру штурмовых орудий, чтобы не отставал. Ну вот, один отстал, коробка задымила. Экипаж выскакивает!» Блондин замечтался так, что обжег пальцы окурком, выругался и посмотрел на Ханса. В тот момент он как раз вскакивал на бруствер. «Черт! Так и не удастся все посмотреть и получить полководческое наслаждение!»