Книга Тени Сталина - Владимир Логинов

— Значит, вы всей семьей отдыхали?

— Случалось такое. Редко, правда. Однако я хорошо помню Кисловодск пятьдесят первого года, где мы замечательно провели две недели. Но уже весной следующего года его сняли с работы и перевели в Асбест на должность заместителя начальника лагерей. Ему там очень тяжело жилось, ибо на этой должности было много писанины, которую он терпеть не мог. Ведь образование у него было всего четыре класса церковноприходской школы, и писанина была для него сущей мукой. То есть это был человек дела, блестящий руководитель и организатор, а не канцелярская крыса. И он рвался назад в Москву, писал всем подряд, а мама его уговаривала, приезжая к нему: «Не дергайся, потерпи, пересиди, пусть даже о тебе забудут, там сейчас такое смутное время, что лучше оставаться в тени…» Мама была очень умной женщиной и, мне кажется, дальновидней отца. «Когда-нибудь придет твое время и ты не так болезненно все переживешь», — убеждала она его горячую голову. «Нет!» — вставал на дыбы отец. Поехал и нарвался. Засветили его и шестнадцатого декабря пятьдесят второго взяли… Незадолго до ареста отец сказал: «Если меня заберут, вскоре не будет Хозяина» (Сталина). Так и случилось.

— Вы хорошо помните этот день?

— Еще бы! Это все так ужасно было! Такого врагу не пожелаешь! Отец ушел на работу и не вернулся. Потом пришли к нам с обыском… Во-первых, они не имели права без родителей врываться в дом, ведь я же еще школьницей была, только что из школы пришла… Врываются двое здоровых молодых парней, проходят в комнату: «Сдавайте золото, сдавайте оружие, где оружие» — и так далее. А я ничего не понимаю, мамы дома нет, и сама так испугалась, что слова выговорить не могу… Хорошо, что мама вскоре пришла. Они все вверх дном перевернули, опись какую-то составили. И все это в очень грубых тонах, буквально даже из комнаты не давали нам выйти.

Много вещей у нас забрали и много всего, что было связано с архивом отца. Собственно говоря, основную часть. А то, что осталось, мама сберегла до своей смерти. В восемьдесят пятом к нам люди из Гори с письмом от Совета Министров Грузии пришли с просьбой передать все, что осталось, в горийский музей Сталина. Оно у меня сохранилось, я вам могу его показать. И я передала сто пятьдесят две фотографии, пять курительных трубок Сталина, студенческий билет Надежды Аллилуевой, оригинал ее письма и еще кое-что. А то, что осталось, я отдала Бичиго, как завещала мне мама. У меня сохранились только личные фотографии…

— Можно взглянуть?

— Пожалуйста. Вот эта фотография сорокового года. Мы с отцом на майском параде. А это моя родная семья. Мама — Ольга Сергеевна, старший брат отца — Фома, тети мои — Данута и Марцела. Мы же жили в Западной Белоруссии, рядом с Польшей, отсюда и польские имена. А вот это фото пятьдесят седьмого года, когда папа вернулся из ссылки и читает мне нотацию…

— А чем он занимался после возвращения?

— Он уже старый был и больной. Ему дали гражданскую пенсию, кажется, тысячу двести рублей. И мама работала. Когда его посадили, ей уже было около пятидесяти. Она погоревала, погоревала и пошла работать чертежницей. А когда он вернулся, я уже пошла работать без отрыва от учебы в институте. А вот я маленькая на руках у одного молодого человека, — протянула мне старую фотографию Надежда Николаевна. — Узнаете, кто он?

— Василий Сталин?

— Да. Это он. Светлана и Василий довольно часто приезжали к нам на дачу, и отец нас фотографировал. А до моего переезда в Москву, говорила мама, у нас часто бывал и Яша. У мамы даже фотографии с ним где-то были. А вот они! Мама говорила, что он таким застенчивым был! Ему как-то нужны были калоши, и он пришел к отцу и не знал, как ему сказать, чтобы ему купили калоши. Они мне так в память врезались…

— Да, очень жаль. Это был удивительно скромный и достойный человек. Самый лучший и светлый сын Сталина. А вот со Светланой и Василием вы встречались после смерти Сталина?

— Нет. Когда отец вернулся, он пытался наладить контакты с близкими Иосифа Виссарионовича, но ничего не получилось. Он общался только со своими друзьями.

— А скажите, Надежда Николаевна, правда, что Василий похоронен в Казани?

— Я сама с бабушкой была на его могиле. А что?

— Видите ли, дело в том, что, говорят, там лежит кукла. На самом деле Василий похоронен в восемьдесят пятом году в Геленджике под именем Смехова Леонида Ивановича. На скромном могильном памятнике изображен рыжебородый мужчина, над ним самолет, какие-то стихи, а внизу выбито: «Сталин В. И.» Совсем рядом с могилой моей бабушки. Старожилы Геленджика рассказывали, что, когда он болел в Казани, за ним ухаживала медсестра, которая с помощью старых связей Василия сделала ему паспорт на имя Смехова Леонида Ивановича и увезла его в Геленджик. Самое интересное, что еще в шестидесятые годы, когда я заканчивал там среднюю школу, я часто видел этого человека, нередко выпивающего с простыми мужиками в скверах и на лавочках. И никто из его собутыльников даже и не догадывался, что они пьют с сыном Сталина. И вот когда я похоронил свою бабушку и брел от ее могилы, то неожиданно увидал этот примитивный памятник…

— Своими глазами? — недоумевала Надежда Николаевна.

— Конечно. А сейчас на его могилу даже экскурсии отдыхающих водят!

— Поразительно! А вы знаете, что в смерти Василия, как и его отца, очень много странного и загадочного… Помню, еще Коротич в своем «Огоньке» как-то писал о смерти Василия. Так там вообще все — сплошные загадки… Что поехал он в Казань с одной медсестрой Машей, там эту медсестру подменили другой Машей… Ничего не понятно! А нам рассказывали, что он там заболел воспалением легких и ему делали какие-то уколы, после чего он и скончался. Какие уколы, что за уколы? Почему он от этого умер? Все покрыто мраком…

— Но кому надо было устраивать его могилу в Геленджике?

— Знаете, ходила такая легенда, что в Казани якобы был похоронен действительно он, но потом выкрали тело. В пятьдесят восьмом году мы с бабушкой плыли на пароходе по Волге. И когда он остановился на несколько часов в Казани, мы пошли на кладбище и там видели его могилу…

— Но в Геленджике вторая могила! Кому это надо?!

— А кому надо было, чтобы появилась легенда, что я — внебрачная дочь Сталина?! — не выдержала Надежда Николаевна. — И она довольно долго жила! Вот это кому надо?

— В самом деле? — удивился я.

— Ну конечно. Ведь у меня в семье все блондины, отец слегка рыжеватый, родная мама, Ольга Сергеевна, прямо-таки яркая блондинка, а я — брюнетка. Кто его знает? Кто мне может сейчас что-либо сказать? Родителей моих давно нет в живых. Ничего не знаю… Распространился слух, что Наташа Поскребышева, моя близкая подруга, очень похожа на Светлану Аллилуеву — цветом волос и чертами лица. Но подтверждения этому, кроме разговоров, никакого нет. Вот кому это надо было?.. А легенда о моем происхождении очень сильно подпортила мне жизнь. Потому и моя личная жизнь долго не складывалась. Все как-то побаивались меня. — Надежда Николаевна вынула еще пачку фотографий. — Вот это сорок первый год, за несколько дней до начала войны. Мы в Рублеве с Василием. А это — пятидесятый, в Барвихе, мы втроем. Мама, Мария Семеновна, папа и я. Мне пятнадцать лет. Он там раза три отдыхал, а в сорок восьмом я даже жила у него на каникулах. А это в пятьдесят седьмом. Вы посмотрите, как он страшно изменился, что они с ним сделали!..