Книга Эдгар Аллан По. Поэт кошмара и ужаса - Глеб Елисеев

Близость реки позволяла По заниматься плаванием — единственным видом физических упражнений, к которому он имел привычку и склонность. С переездом на Коутс-стрит следует также связывать пробуждение у него интереса к природе близлежащих окрестностей. Теперь он часто отправлялся на пикники и лодочные прогулки вверх по рекам Скулкилл и Виссахикон, а иногда и в охотничьи экспедиции… По не держали служанку, и Вирджинию часто видели работающей в маленьком садике перед домом, где она выращивала цветы и ухаживала за несколькими фруктовыми деревьями, в то время как мать хлопотала по дому. Вирджинии хватало самого крошечного клочка земли, чтобы порадовать своего Эдди цветами».

Обустроенный быт к лучшему повлиял и на работоспособность По — запоев не случалось, он усердно трудился в редакции «Бартонс джентльмене мэгэзин». Местный поэт Томас Данн Инглиш вспоминал о том, что Эдгар По в эти годы в Филадельфии ходил «одетым в черный, простенький и довольно потрепанный сюртук… У него были большие горящие глаза, пронизывающий взгляд, манеры же были простыми и естественными, как это и свойственно воспитанному человеку, а его тон и рассуждения завораживали».

Дом, в котором Э.-А. По жил в Филадельфии

В «Бартонс джентльмене мэгэзин» По был не только редактором, но и постоянным автором. На страницах этого издания появились такие его рассказы, как «Падение дома Ашеров», «Вильям Вильсон», «Человек, которого изрубили в куски», а также были переизданы (в том числе и после основательной переработки) многие стихотворения. Среди его прозаических работ того времени стоит особо отметить мистификацию «Дневник Джулиуса Родмена, представляющий собой описание первого путешествия через Скалистые горы Северной Америки, совершенного цивилизованными людьми». В этой длинной истории, изобилующей подробными описаниями пейзажей и местных достопримечательностей, По рассказывает о судьбе экспедиции, которой якобы удалось пересечь североамериканский континент еще в 1791–1794 годах. (В реальности это удалось совершить только отряду М. Льюиса и У. Кларка в 1804–1806 годах.)

«Дневник Джулиуса Родмена» стал публиковаться в журнале Бартона с января 1840 года. Некоторые из читателей даже поверили в правдоподобие придуманного Эдгаром По экспедиционного отчета, но, к сожалению, издание текста не было доведено до конца. К нему охладели и Бартон, и его автор, не сумевший сделать самого главного — объяснить, почему столь удивительное мероприятие так и осталось никому не известным и никем не признанным.

Однако, как и прежде, в Филадельфии По больше всего прославили жесткие критические статьи и ядовитые рецензии. Разделывая в пух и прах американских литераторов, поэт незаметно нажил себе кучу врагов, только и ждавших повода, чтобы наброситься на него в печати. Казалось, само имя Эдгара По уже вызывает болезненную реакцию у многих писателей и критиков. Поэтому и вышедшие в свет в декабре 1839 года «Гротески и арабески» вызвали к жизни как положительные, так и крайне неодобрительные отзывы, причиной которых было не столько качество рассказов, сколько личность их создателя. В результате книги расходились плохо, и даже через два года после их появления на прилавках у издателей нераспроданными оставались еще 750 экземпляров «Гротесков и арабесок».

Помимо клеветы и ругани в прессе, жизнь По все чаще стали осложнять конфликты с Бартоном. Несправедливые требования владельца «Бартонс джентльмене мэгэзин» поэт четко называл «придирками, высокомерием, невежеством и грубостью». И скапливавшееся нервное напряжение Эдгар По принялся разряжать испытанным способом — выпивкой. Томас Инглиш вспоминал, как «шел вечером домой и увидел человека, который никак не мог подняться из сточной канавы. Предположив, что некто споткнулся и упал, я наклонился и помог ему. Оказалось, это был По». Инглиш решил помочь знакомому и повел поэта домой, стараясь удерживать По, который выписывал «по дороге кренделя и зигзаги». Доброта в итоге вышла филадельфийскому «самаритянину» боком — когда Мария Клемм открыла дверь дома По и увидела зятя в таком состоянии, то напустилась на Инглиша: «Вы напоили Эдди, а теперь притащили его домой!»

По также принялся пить на работе, скандаля с окружающими. Несколько раз, будучи в нетрезвом состоянии, поэт жестоко поцапался и с Бартоном. После этого владелец «Бартоне джентльмене мэгэзин» налево и направо начал распространяться о непрекращающемся пьянстве и некомпетентности По.

Окончательный разрыв в отношениях между главным редактором и его помощником произошел после решения Бартона о продаже журнала. Весной 1840 года бывший актер наконец-то смог приступить к воплощению своей давней мечты — купить цирк «Кукс Олимпик», чтобы переделать его в «Национальный театр Филадельфии». Продажа «Бартоне джентльмене мэгэзин» должна была принести новые денежные средства для продолжения этого мероприятия. По осознал, что дальнейшее сотрудничество с Бартоном в любом случае бесперспективно, поэтому после очередного скандала в конце мая 1840 года ушел из «Джентльмене мэгэзин».

Теперь все основные надежды в жизни По возлагал на проект собственного литературного журнала, который планировал назвать «Пенн». (В названии заключалась игра слов — одновременно журнал был поименован в честь Уильяма Пенна, основателя Филадельфии, и в то же время намекал на английское слово «пен» — «ручка».)

В рекламе «Пенна», напечатанной в «Сатэрдей ивнинг пост», было сказано:

«Проспект ежемесячного литературного журнала „Пенн“. Издатель и редактор Эдгар А. По. Филадельфия.

К читающей публике! С тех пор как я сложил с себя обязанности редактора журнала „Сазерн литерери мессенджер“ в начале третьего года пребывания на этом посту, меня не покидала мысль основать новый журнал, сохранив некоторые из главных особенностей упомянутого ежемесячника и полностью либо в значительной мере изменив остальное. Однако в силу множества разнообразных причин исполнение этого намерения приходилось откладывать, и лишь теперь я получил возможность попытаться его осуществить.

Тем, кто помнит первые дни существования ричмондского журнала, о котором идет речь, едва ли нужно говорить, что характерной его чертой была излишняя резкость критических заметок в рубрике, посвященной новым книгам. „Пенн“ сохранит эту суровость в суждениях лишь настолько, насколько того требует справедливость в строжайшем смысле слова. Будем надеяться, что прошедшие годы умерили воинственность критика, не отняв, однако, от него творческой энергии. Впрочем, они, конечно же, не научили его читать книги глазами их издателей, равно как и не убедили в том, что интересы литературы не связаны с интересами истины. Первая и главная цель будущего журнала — приобрести известность в качестве издания, имеющего всегда и по всем предметам суждение честное и смелое. Ведущим его назначением станет утверждение словом и подкрепление делом неотъемлемых прав совершенно независимой критической мысли, чьи преимущества он будет доказывать собственным своим существованием…

Что касается других качеств „Пенна“, то здесь достаточно ограничиться лишь несколькими словами.