Книга Великие любовницы - Клод Дюфрен

«Мне рассказали про одного знатного сеньора, который был приговорен к смерти через отсечение головы и уже взошел на эшафот, но был внезапно помилован благодаря вмешательству своей дочери, писаной красавицы. Так вот, сходя с эшафота, он бормотал: “Храни, Боже… мою дочь, которая меня спасла”».

Слабо верится, что Жан де Пуатье, только что избежавший знакомства с топором палача, смог произнести столь блестящую «историческую» фразу. Однако же версия Брантома была подхвачена в многочисленных комментариях, которые на протяжении многих веков касались этого события. Даже Виктор Гюго и тот последовал этому примеру и написал, как Сен-Валье обвинил короля в том, что тот «замарал репутацию, обесчестил, осквернил, облил грязью и сломал Диану де Пуатье». Что же касается Мишле, то в этом анекдоте он нашел повод для того, чтобы снова дать волю своему богатому воображению, и сообщил нам следующее:

«Рассказывали, и это вполне вероятно, что дама, которой было двадцать четыре года и которая была полна красоты, очарования и сообразительности, направилась прямо к королю и заключила с ним сделку. Спасая своего отца, она устроила и свои личные дела, завоевала расположение монарха и заняла политическое положение подруги короля…»

Есть еще одно свидетельство по этому делу. Как написал в 1552 году в своем дневнике венецианский посланник Лоренцо Контини, чуткий ко всем придворным сплетням, «оставшись вдовой, молодая и красивая Диана, как все утверждали, успела побыть любовницей короля Франциска I и других мужчин, прежде чем оказаться в объятиях короля Генриха II».

«Короля Франциска I и других мужчин…» Значит, эта целомудренная, эта недоступная Диана под маской холодности и столь восхваленного целомудрия скрывала бешеный темперамент? В любовных утехах нельзя доверяться внешнему впечатлению, а Диана не была первой «святошей», кому удалось обмануть своих современников. Однако, если верить Контини, эта, как ее называли, «прекраснейшая из прекрасных», только став вдовой вроде бы проявила к королю некоторое «снисхождение». Но в то время Франциск тешился с Анной де Писсле, и та слишком ненавидела вдову сенешаля Нормандии, чтобы допустить, что ее венценосный любовник гулял на той стороне. Впрочем, Франциск I лично положил конец всем предположениям, написав про Диану:

Очень приятна для глаз,Очень честна для проказ.

Таким образом, для того, чтобы вернуть Диане честь, достаточно было двух простых рифмованных строк. Но даже сожалея об этом – сие нам известно, – отец не пошел по тропе, на которую потом ступил сын…

Давайте же теперь поговорим об этом сыне, ибо именно он герой этого рассказа. Это он, странствующий рыцарь, возвел на пьедестал даму своих мыслей и своим расположением к ней увековечил ее память. Кто бы вспомнил о какой-то Диане де Пуатье, если бы король Франции не положил к ее ногам свое сердце? Без прикрас в легендах, без пышности и без золотого блеска той блистательной эпохи Диана, по сути, всего лишь куртизанка, но, в отличие от всех куртизанок, она всю жизнь держалась одного «благодетеля», самого знатного из всех! Когда он правил Францией, она безраздельно правила им. Ведь она взяла его из колыбельки! Или почти так.

В своем мадридском застенке юным принцам пришлось прождать освобождения целых четыре года, пока в июне 1530 года не была расторгнута ужасная сделка, что привела к их заточению. В Мон-де-Марсане они снова встретились с отцом. Франциск I был взволнован встречей с детьми, которых столь тяжелое испытание заставило повзрослеть. Возможно также, король испытывал известные угрызения совести, думая об этих невинных созданиях, которые стали инструментами его политики. Как и полагалось, все проявления нежности были обращены к наследнику Франсуа. Анри достались лишь случайные ласки для приличия, что никак не могло обрадовать и так вечно угрюмого мальчишку. Впрочем, так ли уж он жаждал поцелуев такого папаши, который покинул его на столь продолжительный срок, или бабки – Луизы Савойской, – что с такой легкостью пожертвовала им и его братом ради своего Цезаря? Но зато в королевском кортеже была некая дама, как ему сказали, несомненная чаровница, с которой одиннадцатилетний Анри не сводил глаз. Пусть тот поцелуй, которым наградила его Диана четыре года тому назад, и стерся с его лба, но он остался в его сердце: Анри тайно хранил это воспоминание. Когда он снова увидел Диану, в тот день в его душе любовь к ней пустила глубокие корни. Любовь ребенка, скажете вы? Но разве любовь ребенка не самое крепкое чувство?

Спустя несколько месяцев, 5 марта 1531 года, когда новая королева Элеонора, которую Франциску I пришлось взять в жены по договору с Карлом V, короновалась в Сен-Дени, Диана находилась в ее свите. После торжественной церемонии был устроен турнир для присвоения приза за красоту той, кого провозгласят королевой турнира. Естественно, приз получила Анна де Писсле, «королева сердца» французского короля. Как же могло быть иначе? Но ей пришлось разделить лавры с Дианой де Пуатье. Этот успех, за который Брантом назвал ее «прекраснейшей из прекрасных», был вполне заслуженным. Одновременно этот успех принес ей с того дня ненависть и зависть Анны. Но эти чувства Диана вернет ей сполна. В конце турнира на ристалище выехали два принца в рыцарских доспехах. Каждый из них держал в руках копье с флажком. Когда настал его черед, Генрих Орлеанский опустил свое копье перед Дианой, показав тем самым всем присутствовавшим, что отныне он считал ее «своей дамой».

Старому Пьеру де Брезе не довелось узнать о необычайной судьбе своей супруги. Он умер в возрасте семидесяти двух лет в июле все того же 1531 года, окруженный всеобщим уважением. Диана, как и положено, разыграла сцену неутешной печали. Именно сцену, поскольку количество пролитых ею слез было пропорционально числу окружавших ее людей. Могла ли она искренне любить покойного, мягко говоря, не красавца, да еще и старше ее на сорок лет? В этом можно усомниться, но, как бы то ни было, даже если она его и не любила, она сделала вид, что любила, проявив при этом высокую виртуозность. Дурная молва, это опасное оружие, которое доходит сквозь века, приписывала «прекраснейшей из прекрасных» многочисленные любовные приключения, имевшие место даже до того, как славный де Брезе покинул сей бренный мир. Так, все долгое время утверждали, что она сбросила с себя пояс верности перед Клеманом Маро. Эта молва основана на его очаровательном стихотворении:

Как часто хочется мне Фебом стать,Но не затем, чтобы, испив нектар, набраться сил.Никак нектару не дано унятьНедуг любви, что сердце поразил.И не затем, чтоб небо украшать,Ведь на земле та, что мне душу греет,Но королю не хочет изменить.Я Фебом стать хочу в надежде, что сумеетМеня прекрасная Диана полюбить.

Было бы обидно, если речь шла о какой-то другой Диане, – если бы все было так, как виделось поэту, мадам де Брезе моментально потеряла бы свой панцирь «женщины вне всяких подозрений» и стала бы более человечной. Но она не только не ответила ни разу на пламенные мольбы поэта, но, напротив, питала к нему неослабную ненависть. Клеман Маро не делал тайны из того, что симпатизировал еретикам-протестантам, что приводило в бешенство такую ультракатоличку, какой была дама из Ане[52]. Она раз и навсегда выбрала для себя образ безупречной женщины и ни под каким предлогом не выходила из него. Даже свое вдовство она умудрилась сделать дополнительным атрибутом своего очарования: после смерти мужа Диана стала носить только черное и белое, но это строгое сочетание цветов лишь ярче выделяло ее на фоне других женщин. Брантом не ошибся, когда написал: «Она ничуть не изменилась, даже выбрав строгие цвета одежд, она продолжала выглядеть модно и шикарно, и выглядела более светской, чем до вдовства, особенно когда выставляла напоказ свою прекрасную грудь».