Книга Родная кровь - Сергей Майдуков

— Оборону! — не переставал кричать он, воображая, будто ползет куда-то, хотя давно уже лежал на месте, слабо двигая конечностями и извиваясь отяжелевшим телом. — Оборону… занять…

Сырцов и рад был выполнить приказ, но никак не мог взять в толк, к чему призывает его командир. Привычные и знакомые с детства слова вдруг потеряли всякий смысл. Лейтенант Сырцов перестал быть человеком, который выехал сегодня на задание, поцеловав на прощание беременную жену. Все его привычки, познания и манеры не значили перед лицом опасности ровным счетом ничего. Их место заняли первобытные инстинкты, знавшие о выживании неизмеримо больше. Только они могли спасти Сырцова от гибели, и он, подчиняясь им, проворно забрался под машину.

Слева от него корчился и хрипел капитан Авдотьев, все еще бормочущий что-то про оборону. Справа вел огонь Сенцов, сделавшийся неожиданно хладнокровным и собранным. Припав на колено, он держал пистолет обеими руками, как в полицейских боевиках. Две пули, посланные им в сторону нападавших, попали в цель. Если бы Сенцов мог видеть в темноте, он бы с удовлетворением отметил, что одного человека бандиты потеряли.

Это был Балабол, получивший два сквозных ранения в грудь. Продырявленные легкие отказывались вбирать воздух и все больше наполнялись кровью, которой захлебывался умирающий. Нет, он не наблюдал за собой со стороны, паря над поляной бесплотным духом, не готовился к переходу в мир иной и не перестал испытывать боль. Балабол валялся на ковре из листьев и с ужасом ждал конца. Ничего более страшного, более бесповоротного в его жизни еще никогда не происходило. А сама жизнь кончалась, лопаясь кровавыми пузырями на губах.

Рамзес и Астролог не обращали ни малейшего внимания на умирающего товарища. Для них его уже не существовало. Минутой раньше, минутой позже, какая разница? Балабол уже ничем не мог помочь в ночном бою. Рамзес с Астрологом сражались, а все остальное отошло куда-то на задний план.

Не сговариваясь, они все больше отдалялись друг от друга, беря отстреливающегося Сенцова в клещи. Оба уже успели сбросить и заменить магазины своих пистолетов, а полицейский был как заговоренный. Он даже не прятался, продолжая стоять на одном колене в классической позе: правая рука с оружием вытянута вперед и слегка согнута в локте; левая рука поддерживает ее за запястье снизу; спина прямая, плечи слегка подняты, голова наклонена вперед, один глаз прищурен.

Хлоп! Хлоп! Щелк…

Патроны у Сенцова закончились. Обидно! Ведь один из бандитов как раз решился и выскочил на открытое пространство, озаренное золотистыми отсветами фар.

— Сашка! — заорал Сенцов. — Брось мне свой ствол, ты все равно не стреляешь.

Услышав этот призыв, Сырцов сжался в комок, стремясь сделаться как можно меньше и незаметнее. Он ужасно злился на товарища, привлекшего к нему внимание. Стреляешь? Стреляй себе на здоровье, а других не впутывай.

— Сашка! Саш-ш…

Сразу три пули вонзились в безоружного Сенцова. У него вдруг не стало нижней половины лица и провалилась лобная часть, после чего его глаза, залитые кровью, перестали видеть. Бесполезный пистолет выпал из ослабевших пальцев лейтенанта.

Не опуская стволов, Астролог и Рамзес медленно приближались к нему с двух сторон. Они больше не стреляли, не видя в этом необходимости. Просто продвигались вперед, крадучись, почти не отрывая подошв от земли, переставляя ноги, как лыжники, чтобы не потерять опоры.

Сенцов, опустив руки, стоял перед ними уже не на одном колене, а на двух. Было такое впечатление, будто снимается сцена о том, как проигравший боец сдается победителям. Хотя на самом деле лейтенант никак никому сдаваться не мог. Не имел он такой возможности, поскольку фактически был мертв. А зачем мертвецам сдаваться? Они ведь ничего уже не боятся, самое страшное с ними уже произошло.

Бандиты еще не до конца осознали это. Оба целились в Сенцова, собираясь продырявить его, если он вдруг потянется за оружием. Он не потянулся. Упал плашмя лицом вниз, вот и все. Там, где раньше был затылок, зияла дыра, из которой струился легкий парок.

Завороженный зрелищем, Астролог не сразу обратил внимание на движение под автомобилем. Он повернул голову, когда оттуда полыхнуло оранжевым. В голове парня взорвался ослепительный огненный шар. Падая, он начал стрелять, но пули летели не туда, куда следовало. Одна из них даже задела находящегося в десяти метрах Рамзеса, оцарапав ему предплечье.

Ответом был болезненный возглас.

Упав на живот, Рамзес открыл огонь по зазору между землей и днищем автомобиля. Все пули, пущенные туда, попали в цель, потому что деваться Сырцову было некуда и он был напрочь лишен свободы маневра. Однако, прежде чем его сердце остановилось, отключая двигательные функции, он открыл ответный огонь. Он не знал, зачем спустил курок при приближении бандитов. Этот поступок был вызван не отвагой, а как раз наоборот: животным ужасом. Сырцов стрелял из страха, а не для того, чтобы разделаться с бандитами и отомстить за товарищей. У него и мыслей-то таких не было. Вообще не было никаких мыслей.

Тем не менее это обстоятельство не помешало Сырцову дважды попасть в цель. Рамзес, отстраненно дивившийся своей отваге в ближнем бою, почувствовал, что пистолет в руке сделался невероятно тяжелым, просто неподъемным. Указательный палец задергался, но не сумел и на миллиметр сдвинуть спусковой крючок.

Рамзес понял, что умирает. По непонятной причине его зрение обострилось настолько, что он видел в ночи, как кошка. Напротив него, немного наискосок, умирал другой человек, имени которого Рамзес не знал. Ворочаясь под машиной, он силился что-то сказать, а получался один и тот же невразумительный звук: «Ба… ба… ба…»

Сырцов никого не звал. Он просто хотел пожаловаться на боль, которую испытывал. Перед ним лежал точно такой же страдающий человек. Кому, как не ему, сказать на прощание: «Больно… Больно… Больно…»

Лейтенант Сырцов пожаловался, и ему стало легче. А потом его не стало. Никого не стало. На поляне лежали шесть мужских тел, в которых уже не осталось ничего человеческого. Они родились и умерли. Все, что было в промежутке между этими двумя событиями, не имело ни смысла, ни значения.

Ни малейшего.

Глава пятая

Мужчины и женщина

1

Весь день, начиная с утра, Филимонова провела в странной, беспричинной, как ей представлялось, тревоге. Все валилось из рук, все раздражало, все не ладилось. Она дважды пыталась сварить себе кофе, и оба раза затея закончилась тем, что кофейная жижа пролилась на плиту. В промежутках между этими маленькими кухонными катастрофами позвонила мать и испортила настроение своим нытьем про короткий бабий век, за который нужно успеть выскочить замуж и нарожать детей.

— Зачем? — спросила Филимонова, оттирая печку и прижимая телефонную трубку плечом.

— Что зачем? — опешила мать.

— Рожать зачем? Я не свиноматка.