Книга Сможет ли Россия конкурировать? История инноваций в царской, советской и современной России - Лорен Р. Грэхэм

Плакат советской эпохи, изображающий, как промышленное производство тракторов изменит труд сельского населения

В каждом из этих случаев – при строительстве гигантской ДнепроГЭС, крупнейшего металлургического предприятия в мире в Магнитогорске, Беломорканала – рекомендациями русских инженеров пренебрегли в пользу директив партийного руководства. Правительство не интересовала экономическая целесообразность проектов: оно было увлечено их масштабом и не обращало внимания на моменты, которые технические специалисты считали важными. Сталин требовал, чтобы промышленные объекты были по-настоящему масштабными, а лучше всего крупнейшими в мире – эту промышленную политику позднее назовут «гигантоманией». Пальчинский же продолжал доказывать, что размеры как таковые еще не достоинство. Он задавал вопрос: «Возможно ли построить локомотивы, океанские лайнеры, мосты и гигантские гидравлические прессы в маленьких кустарных мастерских? Конечно, нет. А нужны ли нам гигантские заводы, чтобы у нас были хорошие пуговицы, хорошие носки, посуда, одежда, канцелярские принадлежности и т. д.? Конечно, нет»{77}.

Плакат советской эпохи, призывающий к выполнению пятилетнего производственного плана за 4 года

Пальчинский предупреждал, что у Советского Союза должна быть иная цель, кроме строительства объектов тяжелой промышленности ради символизма и идеологии: должно быть также стремление к созданию общества, в котором все человеческие потребности были бы экономически удовлетворены. Эта цель была необходима, говорил он, как для самих граждан, так и для конкурентоспособности Советского Союза по сравнению с другими странами, которые наращивали свой промышленный потенциал с учетом факторов рациональности и экономической целесообразности. Он предсказывал, что результатом советской политики в отношении способов проведения индустриализации будет промышленная страна, неэффективная и неконкурентоспособная[25].

Рекомендации Пальчинского и его единомышленников были проигнорированы, их обвинили во «вредительстве» и саботаже. Пальчинского расстреляли, практически всех инженеров, которые ставили под сомнение партийную политику индустриализации, арестовали{78}. Им на смену пришло новое поколение советских инженеров – самая большая группа образованных людей в СССР. Эти люди уже не ставили под сомнение политику партии. Они строили заводы там, где их приказывали строить, и так, как это приказывали делать.

В результате подобной политики, которая продолжалась в течение последующих 60 лет, в России сложилась промышленная система, чрезвычайно неудачная с точки зрения географии. Магнитогорск сегодня – это один из крупнейших и наименее эффективных в мире металлургических комбинатов, который вынужден издалека транспортировать сырье – уголь и железную руду. ДнепроГЭС по-прежнему вырабатывает электроэнергию, но, как отмечают экологи, объем средств, потраченных на контроль за эрозией почвы и очистку водохранилища от водорослей, «уже давно превысил преимущества, которые когда-то приносила электростанция»{79}. Беломоро-Балтийский канал работает, но им не могут пользоваться большие корабли, хотя это изначально было одним из обоснований его строительства. Это лишь три примера той масштабной модели экономического строительства, которая действовала в СССР.

Советская идеология призывала «не ждать милостей от природы», что среди прочего означало строительство городов и заводов в условиях Крайнего Севера, в арктических регионах, где их вовсе не стоило бы строить{80}. Два западных автора назвали эту модель «сибирским проклятьем»{81}. Сегодня в России есть города-миллионники, расположенные в местах столь холодных и столь дорогих с точки зрения обеспечения их снабжения теплом и энергией, что они абсолютно неконкурентоспособны на мировом рынке. Вероятно, наиболее наглядным способом представить это в цифрах будет сравнение двух северных промышленных городов: американского Дулута и Перми. Дулут расположен возле крупнейшего железорудного месторождения в Северной Америке, и в начале ХХ века некоторые демографы прочили ему в будущем статус главного города Америки. Пермь расположена возле Уральских гор, тоже богатых полезными ископаемыми. В обоих городах очень холодный климат.

В начале ХХ века население как Перми, так и Дулута составляло менее 200 000 человек. Сегодня численность населения Перми приблизилась к миллиону, а Дулута – чуть более 200 000 человек. Другими словами, население Дулута практически не растет, в то время как в Перми этот рост можно назвать взрывным. Но было бы ошибкой предполагать, что причина подобной разницы заключается в более динамичном развитии промышленности и росте населения в России по сравнению с США. В период между 1900 и 1990 годами численность населения в России увеличилась немногим более чем в два раза, а численность населения в США – за то же время более чем втрое. Темпы роста американской экономики тогда втрое опережали российские. Причина, почему в Дулуте не случился значительный рост, проанализирована в работе двух американских специалистов в области экономической географии в 1937 году. Они пришли к выводу, что причин этого было несколько: холодные зимы в Дулуте вели к росту стоимости стали, повышали цену трудовых ресурсов, поскольку из-за холодного климата рабочим приходилось выплачивалась надбавки. Кроме того, Дулут находился в невыгодном положении по сравнению с другими американскими промышленными центрами, поскольку располагался далеко от основных рынков сбыта своей продукции. Те же самые аргументы применимы и по отношению к Перми. Но советское руководство в своем стремлении к развитию отдаленных территорий проигнорировало экономические факторы. В итоге сегодня Пермь, как назвали этот город аналитики Хилл и Гэдди, «один из российских замерзших динозавров, пятый самый холодный город мира с населением, превышающим миллион человек, необъяснимо разросшийся до таких масштабов»{82}.