Книга Гимн Лейбовицу - Уолтер Миллер-младший

Gloreficemus. Он снова подумал про светокопию.

Никому не говоря, брат Фрэнсис принялся разрабатывать план. Он нашел тончайший пергамент и несколько недель обрабатывал и растягивал его, превращая в идеальную поверхность, затем выбелил, сделав его белоснежным, и аккуратно спрятал. В течение нескольких месяцев он проводил каждую свободную минуту среди Реликвий, разыскивая подсказки, которые помогли бы ему разгадать рисунок Лейбовица. Ничего похожего на закорючки ему найти не удалось, понять смысл рисунка – тоже, зато после долгих поисков он наткнулся на обрывок страницы, на которой речь шла о светокопировании. Похоже, это была страница из энциклопедии. Упоминание было кратким, и части статьи недоставало, но, прочитав ее несколько раз, брат Фрэнсис заподозрил, что он – как и многие писцы до него – зря потратил много времени и чернил. Эффект белого изображения на темном фоне, похоже, не особое желаемое свойство, а особенность определенного дешевого процесса копирования. Исходный рисунок, с которого сделали фотокопию, был черным на белом фоне. Фрэнсису пришлось бороться с накатившим на него желанием побиться головой об пол. Столько чернил и столько труда на то, чтобы создать копию случайно получившегося артефакта!.. Пожалуй, не стоит сообщать об этом брату Хорнеру. Более того, в данном случае молчание милосердно, ведь у брата Хорнера слабое сердце.

Знание о том, что палитра светокопий – случайно возникшее качество древних рисунков, стало для Фрэнсиса стимулом. При создании возвеличенной копии чертежа Лейбовица эту особенность можно исключить. Если заменить цвета на противоположные, то поначалу рисунок никто не узнает. Некоторые другие черты, очевидно, также можно изменить. Фрэнсис не смел трогать то, что не понимал, но ведь таблицы и написанную печатными буквами информацию, несомненно, можно расположить на рисунке симметрично – на свитках и щитах. Поскольку значение самого рисунка оставалось неясным, он ни на йоту не отступал от изначальной формы и плана; однако поскольку цветовая схема была не важна, то ее стоило сделать прекрасной. Фрэнсис прикинул, не украсить ли загогулины и штуковины сусальным золотом. Увы, финтифлюшки были слишком сложны для подобной работы, а золотые кривулины выглядели бы претенциозными. Закорючки он просто обязан сделать абсолютно черными, но их выразительность следовало подчеркнуть с помощью более светлых линий. Хотя асимметричный дизайн надлежало сохранить в неприкосновенности, брату Фрэнсису казалось, что смысл схемы не изменится, если изобразить ее в виде решетки, по которой ползет вьющаяся лоза. Ветви лозы (аккуратно огибающие закорючки) можно нарисовать так, чтобы создавалось ощущение симметрии – или же сделать асимметрию естественной. Когда брат Хорнер украшал заглавную букву М, превращая ее в чудесные джунгли – с листьями, ветвями, ягодами и, быть может, даже с коварной змеей, – буква тем не менее оставалась похожей на M. Не исключено, что следует применить подобную логику и по отношению к рисунку.

Брат Фрэнсис создал десятки набросков. В самой верхней части пергамента будет изображен Триединый Бог, в самом низу – герб Альбертийского ордена, а чуть выше – изображение блаженного.

Насколько было известно Фрэнсису, точного портрета блаженного не существовало. Несколько красивых портретов было написано уже после Упрощения. Устоявшегося изображения еще не сложилось, однако по традиции Лейбовиц считался довольно высоким и несколько сутулым человеком. Быть может, когда убежище снова откроют… Однажды во время работы над очередным наброском Фрэнсис почувствовал, что над ним кто-то навис. На его стол упала тень… И это… И это… Нет! Не надо! Beate Leibowitz, audi me! Господи, помилуй! Пусть это будет кто угодно, только не…

– Так, и что у нас тут? – вопросил аббат, разглядывая его работы.

– Рисунок, господин аббат.

– Это я заметил. Но что это?

– Светокопия Лейбовица.

– Та, которую ты нашел? Совсем не похоже. Почему ты внес столько изменений?

– Это будет…

– Говори громче!

– ИЛЛЮСТРИРОВАННАЯ КОПИЯ! – невольно вскричал брат Фрэнсис.

– А-а.

Аббат Аркос пожал плечами и пошел прочь.

Брат Хорнер, который спустя несколько секунд проходил мимо стола своего ученика, с удивлением заметил, что Фрэнсис потерял сознание.

8

К удивлению брата Фрэнсиса, аббат Аркос больше не препятствовал ему изучать Реликвии. С тех пор как доминиканцы решили заняться этим вопросом, и процесс канонизации в Новом Риме сдвинулся с мертвой точки, аббат успокоился и, похоже, временами совсем забывал о том, что во время бдения Фрэнсиса Джерарда из АОЛ, некогда из Юты, а теперь из скриптория, случилось что-то необычное. За прошедшие одиннадцать лет нелепые слухи, которые некогда распускали послушники, были позабыты. Новые послушники ничего не знали об этой истории.

Однако она стоила брату Фрэнсису семи Великих постов в пустыне среди волков, поэтому он по-прежнему был начеку. Если он упоминал о ней в разговоре, то ночью ему снились волки и Аркос; во сне Аркос бросал волкам мясо… плоть Фрэнсиса.

Вместе с тем монах обнаружил, что никто не мешает ему заниматься своим проектом – если не считать брата Джериса, который продолжал над ним подшучивать. Фрэнсис приступил собственно к украшению пергамента, но, поскольку свободного времени было мало, а работы с золотом было много, сей труд растянулся бы на несколько лет. Однако в темном океане столетий, казалось, навсегда застывшем, человеческая жизнь лишь крошечный водоворот – даже для самого человека. Скука однообразных дней и времен года, страдания и боль, затем соборование и, наконец, момент, когда в конце – или, точнее, в начале – наступает темнота. Маленькая дрожащая душа, которая терпела эту скуку, терпела хорошо или не очень, в месте, полном света, вставала перед обжигающим взглядом бесконечно сострадательных глаз Справедливого Судии. И тогда Царь говорил: «Приди» или Царь говорил: «Уходи», – и только ради того момента и существовали годы, наполненные скукой. Во времена брата Фрэнсиса трудно было веровать во что-то иное.

Брат Сарл закончил восстанавливать пятую страницу с помощью математического метода, рухнул на стол и через несколько часов умер. Не беда, ведь его записи не пострадали. Через сто-двести лет они кого-нибудь заинтересуют, и, возможно, работа будет завершена. А тем временем к небесам вознеслись молитвы за душу Сарла.

Брата Финго вернули в столярную мастерскую и разрешили время от времени работать над образом великомученика. Как и Фрэнсис, Финго лишь изредка мог выкраивать по часу на свой проект; резьба по дереву шла так медленно, что прогресс можно было заметить только в том случае, если смотреть на статую раз в несколько месяцев. Фрэнсис видел ее слишком часто, и поэтому для него изменения были практически неразличимы. Добродушие и радостный энтузиазм Финго очаровали его; даже понимая, что Финго тем самым компенсирует свою уродливость, Фрэнсис тем не менее любил в свободные минуты наблюдать за тем, как он работает.

В столярной мастерской пахло сосновыми, кедровыми и лиственничными стружками, а также потом. Добыть древесину в аббатстве было нелегко: в окрестностях деревья не росли, если не считать смоковниц и тополей рядом с колодцем. До ближайших зарослей кустарника, который шел за древесину, приходилось три дня ехать верхом, и собиратели дров часто покидали аббатство на целую неделю, чтобы затем привести обратно ослов, нагруженных ветками. Из этих веток делали крючки, спицы, а время от времени и ножки для стульев. Иногда в аббатство могли привезти пару бревен, чтобы заменить гниющую балку. И при таком ограниченном количестве сырья столяры по необходимости были также резчиками по дереву и скульпторами.