Книга Пираты - Йен Лоуренс

«Дракон» стал на якорь, дожидаясь окончания отлива. Ждать надо было не меньше часа. Шхуна раздражающе болталась в волнах, стоны больных стали такими душераздирающими, что я вызвался доставить на берег швартовый конец в плоскодонке.

– Это ускорит дело, – убеждал я капитана. – Мы можем подтянуться к пляжу прямо сейчас.

Как всегда, дядя Стэнли видел меня насквозь.

– Если бы я был в твоем возрасте, я тоже постарался бы поскорее добраться до берега. Ладно, отправляйся. Пойдешь мимо брига – привет капитану.

– Есть, сэр!

И я спустил лодку, швырнув в нее смотанный линь. Нелегко было грести против отливного течения. Оно устремлялось из гавани со скоростью небольшого горного потока, ветер взбивал его поверхность в рябь, которая, казалось, стремилась запрыгнуть в лодку. Скоро на дне воды было уже по щиколотку. Я продолжал грести, потому что это было все же легче, чем остановиться. На каждом выигранном ярде я проигрывал фут, поворачивал то влево, то вправо, пока не прошел наконец горловину бухты. Грести стало легче.

В прозрачной до самого дна воде, саженей на пять глубины, видны были пестрые рыбины, порхающие над белым, серебристым песком. Целыми косяками они сновали в толще воды. Внезапно они все разом рванулись вверх, к моей лодчонке, спешили со всех сторон, стараясь укрыться в ее тени. Рыбы было столько, что я слышал трение и постукивание плавников о доски лодки. Сначала это меня восхитило.

Но тут я увидел акулу.

Она прошла глубоко, лениво изгибая тело. Длиной она была футов в двадцать, и неторопливые движения грозногр хищника, ритмичное движение жабр подействовали на меня устрашающе.

Она быстро исчезла, рыбные косяки покинули лодку, я усердно налег на весла.

Но вот рыбешка снова метнулась ко мне. Сзади вырос над водой изогнутый плавник.

Она шла у самой поверхности за всплесками моих весел, плавник вспарывал воду и оставлял на ней след. Акула плыла все быстрее и, казалось, собиралась протаранить лодку. Но в нескольких дюймах от кормы плавник исчез, а лодка накренилась от мощного удара акульего хвоста.

Я схватился за борт, потом за ускользающие из уключин весла. Я испугался, что лодка зачерпнет воды, но тут последовал удар хвоста с другого борта. Еще одна акула. Лодка чудом осталась цела.

Вот уже три плавника кружат около моей лодки. Я стал стучать веслами о борта, надеясь отпугнуть рыбу, – тщетно. Как дети к материнской юбке, рыбешки льнули к лодке.

Так я еще никогда не греб! Но следующий удар раздался спереди, лодка остановилась. Что-то холодное и жесткое царапнуло плечо. Руками я попытался стряхнуть это, схватился за якорный канат брига. От неожиданности я оттолкнулся от него. Лодка вильнула под бушприт, мимо форштевня. Я пытался за что-нибудь схватиться, но такелаж был слишком высоко, руки мои лишь скребли обшивку.

Я кричал, но никто не откликнулся на зов. В отчаянии я вскочил на банку и подпрыгнул, вцепившись в ванты. Лодку я тем самым утопил, и она вынырнула уже кверху дном. Через мгновение акула, поднявшаяся снизу, разнесла лодку вдребезги, и ее обломки медленно повлекло течением по поверхности бухты.

Сознавая, что никто мне помогать не собирается, я напрягся и вскарабкался наверх.

Перевалившись через фальшборт, я свалился на палубу, тяжело дыша. Надо мной, высоко на рее, стоял матрос. Он наклонил голову и смотрел вниз, на меня, руками держась за мачту.

Человек у руля тоже стоял неподвижно, навалившись на штурвал, в той же позе, в какой я увидел его впервые. Я повернул голову и заметил человека у кабестана, которому тоже не было до меня дела. Он находился ко мне ближе двух других.

– Что, трудно помочь, что ли? – обратился я к нему. Но он даже не повернул головы.

Я встал и пошел к нему, спотыкаясь от усталости. Но то, что я увидел, заставило меня забыть об усталости и боли в руках. К кабестану был пришпилен мертвец.

Я отпрянул и метнулся к штурвалу. Пробегая мимо грот-мачты, я задрал голову и увидел, что впередсмотрящий тоже покойник. Он был приколот к мачте штыком, пробившим грудь и вышедшим из спины. На мостик я уже не поднимался, потому что заметил корку засохшей крови на руках рулевого и не хотел знать, как именно его пригвоздили к штурвалу.

Меня охватила паника. Сердце бешено колотилось, кровь стучала в висках. Хотелось поскорее убраться с этого проклятого судна.

Бриг раскачивался в круговороте сталкивающихся течений. Берег поворачивался за его рангоутом и такелажем, я чувствовал, что отлив закончился, наступала очередь прилива.

Повернувшись ко входу в бухту, я увидел, что «Дракон», подняв паруса, уходит к югу.

– Стойте! – завопил я что было силы.- Стойте! – Тщетно. Я мог представить себе Эбби и Баттерфилда, провожающих взглядом проплывающие мимо борта обломки лодки. Конечно, они решили, что меня сожрали акулы. Но я не мог понять, почему они снялись с якоря и ушли так спешно.

Ужас сковал меня. Снова судно с экипажем мертвецов, и я застрял на нем! Мои крики все еще отдавались в ушах, но остров хранил зловещее молчание. Даже птиц не было слышно. Он казался живым существом, затаившим дыхание. Вдали шумел прибой.

Внезапно тишину нарушил голос, старый и скрипучий. Он доносился сквозь корпус брига, снизу:

– Три сажени вниз. Три сажени вниз. Я – Дэви Джонс.

14. Старый знакомый

Голос перемещался под палубой. Сначала он доносился из-под ног, потом переместился к корме. Вдруг он раздался сзади, сопровождаемый каким-то резким скрипом:

– Три сажени вниз. Еще три сажени. Я резко обернулся, но на палубе было

пусто.

Прозвучал жуткий, скрежещущий смех:

– Кинь конец, юнец. Кинь конец,

– Где?… Кто это?… – завопил я. Голос мой заглушили отдаленный шум прибоя. Напрасно я ждал ответа.

Акулы кружились вокруг брига. Мертвецы несли свою жуткую вахту. Меня притягивал этот голос, голос живого человека в мертвом мире. Кто бы это ни был, но наверняка – живая душа, в этом-то я был уверен.

Люк капитанского трапа был открыт, я спустился вниз, не глядя на рулевого. Судно, казалось, оставили лишь несколько часов назад, но оно дышало запустением. В капитанской каюте на столе лежали кисет и трубка, в подсвечнике стояла свеча, рядом приготовлен кремень. На столе в камбузе были расставлены тарелки, на плите – здоровенный котёл с тушеным мясом, уже остывшим и подернутым пленкой жира. Видно было, где сидел человек, что-то строгавший: стружки сохранили отпечаток его ноги.

– Я – Дэви Джонс! – снова испугал меня скрипучий голос. Послышался удар по дереву.

С бешено колотящимся сердцем я пошел на голос. Пригнув голову, чтобы не задеть висячую лампу, я нырнул в каюту настолько темную, что сначала ничего не мог в ней разглядеть. Потом начали вырисовываться силуэты. С обеих сторон в три яруса, одна над другой, были устроены узкие деревянные койки, всего восемнадцать. На четырех лежали неподвижные тела. Но в кабине постоянно раздавалось какое-то равномерное тиканье, как будто у всех этих моряков были часы.