Книга Тайный сговор, или Сталин и Гитлер против Америки - Василий Молодяков

Не менее интригующим сюжетом являются контакты нашего героя с Хаусхофером. Во время очередного вояжа Радека в Берлин в начале 1922 г. он принимал участие в неофициальных переговорах с японскими дипломатами по поводу нормализации двусторонних отношений, о которых мне, к сожалению, не удалось найти никаких документов. Японцы настояли на привлечении посредника, которому они могли бы доверять. Таковым и стал Хаусхофер, позднее вспоминавший о Радеке как о «предельно ушлом, пожалуй, даже опасном типе» и «продувном восточноевропейском еврее» (Чичерин показался ему гораздо симпатичнее) (12). Однако, по словам К. Шлегеля, они и позже поддерживали контакты, содействуя научному обмену и пересылая друг другу специальную литературу.

У зарубежных авторов я неоднократно встречал утверждения, что в середине двадцатых «Геополитика Тихого океана» была издана в СССР по инициативе Радека, но без разрешения автора. Только вот найти эту книгу или ее следы никак не удается! Возможно, такой план был, но не осуществился. Возможно, был сделан перевод «для служебного пользования». Бесспорно одно: Хаусхофера в Советской России читали и изучали — но только специально отобранные люди, вроде самого Радека.

Не могли не знать имени и статей Радека Рихард Зорге и Георгий Астахов, которым он в определенные моменты мог казаться почти что олимпийским богом. Но что Радек знал о них? Можно с полной уверенностью утверждать, что он читал их работы, ибо отличался широким кругом интересов и феноменальной эрудицией. Одной из первых работ Зорге как ученого-марксиста было популярное изложение книги Р. Люксембург (вспомним, ее «судьбы скрещенья» с Радеком) «Накопление капитала», раскритикованной Лениным и Бухариным, замечания которых учел и Зорге. В Коминтерне последний начал работать в самом конце 1924 г., когда Радека уже «отставили» оттуда; найти прямых сведений об их личных контактах мне не удалось. Одной из их последних «перекличек» стала статья Радека в «Известиях» (18 апреля 1936 г.) по поводу февральского военного мятежа в Токио, где он использовал перепечатанный (в изложении) в той же газете несколькими днями ранее материал «R.S.», токийского корреспондента «Берлинер берзен цайтунг». Радек, конечно, не знал, кто скрывался за этими инициалами. Не знал этого и главный редактор «Известий» Бухарин, к которому Зорге был близок в коминтерновский период: его уход из «штаба мировой революции» во многом был вызван тем, что будущего Рамзая считали «бухаринцем».

Особенно важным фактом для нас является работа Радека в Бюро международной информации ЦК, которое он возглавлял с момента его создания — по предложению Сталина — 1 апреля 1932 г. до своего ареста. Задачами Бюро были определены: сводка информации по международным делам, извлечение сведений из иностранной прессы, литературы, других источников. В связи с этим Радек просил Кагановича, в то время «второго человека» в партии, «чтобы ему дали возможность для ориентировки получать материалы НКИД (обзоры, шифровки полпредов и т. д.)…» «Мне думается, — писал Лазарь Моисеевич Сталину 26 июня 1932 г., — можно бы согласиться на получение им через секретный отдел ЦК, за исключением особо секретных материалов» (13). Дабы не повторять ошибок прошлого, Карлуша решил не отклоняться от генеральной линии, а если и колебаться, то только вместе с ней.

Не причастный к принятию решений, он был одним из главных информаторов большевистского руководства о положении в мире и одновременно, «рупором» Кремля. В этой связи его имя, хоть и нечасто, мелькает в переписке Сталина. Генсек считал целесообразным послать его на Антивоенный конгресс в Амстердам в 1932 г., одобрил его доклад на Первом съезде советских писателей в 1934 г., подумывал о его назначении руководителем наркоминдельской газеты на французском языке «Журналь де Моску» вместо арестованного сменовеховца С.С. Лукьянова в августе 1935 г., а в октябре того же года запрашивал у него конституцию Швейцарии. Однако о личных контактах речь не шла — за связь отвечал все тот же Каганович.

Прочитав в середине октября 1933 г. книгу О. Танина (О.С. Тарханова) и Е. Иогана (Е.С. Иолка) «Военно-фашистское движение в Японии», выпущенную в Хабаровске для «распространения по особому списку» (командно-политический состав Особой Краснознаменной Дальневосточной армии, партактив Дальнего Востока, научные работники), вождь велел издать ее «открыто и для всех немедля с предисловием и некоторыми исправлениями от Радека» и «вообще начать длительную солидную (некрикливую) подготовку читателя против мерзавцев из Японии» (14). Сказано — сделано. 25 октября в кремлевском кабинете Сталина члены Политбюро совещались с заведующим Отделом пропаганды и агитации ЦК А.И. Стецким, редактором «Правды» Л.З. Мехлисом и редактором «Известий» И.М. Гронским. В тот же день «Известия» напечатали статью Раде-ка «Динамит на Дальнем Востоке», которая заканчивалась многозначительным предупреждением: «Те, кто, быть может, лелеет надежду, что взрыв на Дальнем Востоке окажется локализированным, глубоко ошибаются: мир представляет одно целое, и если лавина обрушится в одном пункте, она вызовет обвалы по всему миру» (15). 28 октября книга Танина и Иогана была сдана в производство, 1 ноября подписана к печати и вышла двадцатипятитысячным тиражом с «установочным» предисловием Радека «Японский и международный фашизм», также написанным в рекордно короткие сроки. Книга разделила печальную судьбу авторов, расстрелянных на спецобъекте НКВД «Коммунарка» под Москвой: она угодила в спецхран, где оставалась до конца 1980-х годов, в отличие от английского перевода, «расконвоированного» уже после XX съезда.

«Военно-фашистское движение Японии, — писал Радек, оперируя привычными клише, — является одним из тех механизмов, которые должны перевести Японию из состояния скрытой в состояние открытой мировой империалистической войны… Не подлежит никакому сомнению, что японский фашизм пытается решить в основе те же самые задачи, которые пытается решить германский и итальянский фашизм» (16). Сейчас, когда политическая наука давно отказалась от коминтерновских клише «германского фашизма» и «японского фашизма», это звучит наивно. Семь десятилетий назад это было руководство к действию. Радековские формулы оставались в арсенале советской пропаганды и через много лет после того, как их автор попал в число «запрещенных людей».

Впрочем, эти высказывания не свидетельствуют о какой-либо особой японофобии: в подобных выражениях Радек «крыл» империалистов всех стран. Комментируя — в качестве авторитетного представителя советской стороны — для официоза МИД Японии «Japan Times»[11] завершение переговоров о продаже КВЖД, Радек отметил, что русские, несмотря на опыт войны и интервенции, не питают антипатии к японцам и не разделяют «европейского», презрительно-расистского, взгляда на них, а также напомнил о волне сочувствия, которую вызвало в России Великое землетрясение Канто осенью 1923 г. Признавая, что «Маньчжурский инцидент» пробудил беспокойство в СССР, особенно на Дальнем Востоке, он красноречиво обмолвился, что советские люди привыкли полагаться только на свои силы и понимают подобную позицию других народов.

Гораздо больший интерес представляет деятельность Радека в качестве полуофициального эмиссара Кремля. На случай разного рода затруднительных вопросов традиции «буржуазной» дипломатии предполагали обращение к «независимым» посредникам, не занимавшим постов в правительственных структурах, — бизнесменам, журналистам или ученым. Советская система наличие таких людей исключала в принципе, но спрос на них был. В первой половине тридцатых эту роль с успехом играли Радек и секретарь ЦИК Авель Енукидзе, «белокурый, голубоглазый добродушный грузин с явными прогерманскими симпатиями» (17), считавшийся личным другом Сталина и «серым кардиналом» Кремля, но формально не имевший никакого отношения к внешней политике.