Книга Дикая энергия. Лана - Марина и Сергей Дяченко

Мы висим в небе на двух веревках. Одна, натянутая до звона, — из нашей башни. Вторая, чуть провисшая, — из соседской.

— Кр-ризис, — бормочет Алекс у меня над ухом. — Делириум тременс. Синтепон, м-мать…

— Что?

— Не могу дотянуться до карабина. Ты мешаешь.

— Ну извини… Мне спрыгнуть?

— Нет. Просто отстегни, когда скажу. Только когда скажу! А не через секунду после этого!

— Ты до трех сосчитать можешь?

— Издеваешься? Я потоки просчитываю, тут внезапно все… Вот, сейчас момент пропустили… Готова?

Я нащупываю карабин.

— Готова.

Он долго молчит. Ветер играет нами, бросает туда-сюда. Гудит на ветру крыло. Темным призраком вырисовывается в тумане башня — чужая. Мне начинает казаться, что Алекс заснул. Я уже хочу спросить его, не забыл ли он обо мне, но тут он орет, как ошпаренный:

— Давай!

Пальцы, даже окоченевшие, срабатывают сами по себе. Я отстегиваю карабин, и мы начинаем падать. Трещат крылья. Падение замедляется. Мы соскальзываем вниз, планируем… Единственный трос, протянутый от нас к месту нашего назначения, натягивается как струна.

Мы снова летим, подобно воздушному змею. Нас медленно подтягивают к соседской башне. Наши жизни в руках того, кто стоит у катушки с тросом и потихоньку сматывает ее — виток за витком. Некстати вспоминается рассказ Перепелки, как в старые времена поссорились двое братьев из разных гнезд, один заманил другого в гости, подтянул вот так же к самому окну — и перерезал веревку. Здесь о надежном человеке говорят: «Я бы доверил ему катушку»…

— Приехали, — сварливо говорит Алекс. Хотя я бы сказала прилетели.

В первую минуту я немного теряюсь. Мы с Алексом угодили, похоже, на какое-то сборище: людей на этой башне никак не меньше, чем на площади после энергочаса. Но каких людей!

Некоторые носят на одежде перья и крылья птиц, именем которых названы их гнезда. Другие вообще ничего не носят, кроме ременных сбруй и кожаных штанов. Сбруя тоже у всех разная: у кого-то нарочито грубая и без украшений. У кого-то — с медными, серебряными, бронзовыми пластинками, а карабины выкованы в виде зубастых пастей. И крылья разные: я видела ярко-красные шелковые крылья. Видела стальные, механические. Крылья в легкомысленную клеточку. Крылья с изображением оскаленной пасти. Просто черные перепончатые крылья, как у летучей мыши…

Мужчины. Женщины. У некоторых волосы до пояса. Другие бриты наголо. Но у всех — особая небесная походка, легкая, балансирующая, будто они ступают по тонкому карнизу.

И еще взгляд.

Не надо рассматривать их крылья и разглядывать татуировки. Достаточно взглянуть им в глаза, чтобы понять: они — дикие. Сами себе энергия. Живут в облаках, снисходительно поглядывая сверху на весь остальной мир.

Они слышали обо мне: о том, как загорелись прожекторы в «Сорванной крыше». Сами подходят знакомиться. Говорят уважительно, как равные с равной. Я — дикая среди диких.

Потом начинается показуха — так они небрежно называют парад мастерства и бесшабашности, соревнование небесных мастеров, для которых отвесные стены и тонкие тросы — естественная среда обитания.

Десяток парней поднимаются по стене снаружи — мы наблюдаем за ними, стоя на подвесной платформе. В руках у каждого — по два ножа. Ребята находят в старой кладке трещины, втыкают в них лезвия, подтягиваются на руках — на одной руке — и снова ищут опору. Тот, что идет первым, два раза чуть не срывается…

За несколько метров до финиша его нож ломается. У меня перехватывает дыхание. Повиснув на одной руке, парень вытаскивает из-за пояса запасной нож, находит для него место, проверяет на прочность… Подтягивается, в который раз доверив свою жизнь хрупкой стали в ненадежной стене…

Я замечаю, что грызу ногти. Быстро оглядываюсь по сторонам. Все смотрят — кто сурово, кто с улыбкой, но никто так не переживает, как я!

Заставляю себя спрятать руки за спину. Заставляю себя не закрывать глаза — досмотреть до конца.

И он все-таки выигрывает, этот парень. Приходит первым. Отдуваясь, поднимается на платформу. Улыбается. Да ему лет шестнадцать, не больше! На щеке свежий шрам. И на поясе нет страховочного троса.

— Алекс! Почему бы ему не надеть страховку? Если бы сорвался…

— Ерунда! Он дикий. Дикий живет с любовью — и умирает без страха!

Я замолкаю. Боюсь ляпнуть еще какую-нибудь глупость.

Парень-победитель подходит ко мне. Я жму его руку — очень мозолистую. Очень горячую.

— Так это ты устроила иллюминацию в «Сорванной крыше»? — смотрит на меня с восхищением. — Когда в следующий раз будешь зажигать, позови меня, ладно?

Я обещаю.

Потом все желающие показывают свои умения. Алекс тоже кое-что показывает, он управляет потоками так мастерски, что перестаешь замечать тросы. Кажется, он летит — свободно парит, и не механические крылья у него за плечами, а настоящие.

Я болею за Алекса изо всех сил, во всю мощь глотки. А про себя решаю: тренироваться каждый день, любую свободную минуту, но научиться летать не хуже. А может, даже лучше. И в следующий раз, когда прилетим на показуху, мне тоже будет что продемонстрировать людям…

Над головой тяжело взмахивают кожаные крылья — я невольно приседаю. Соревнования продолжаются: на тросах и без, в переплетении проводов, добытых дикими из старых коммуникационных колодцев. Какая-то девчонка, бритая наголо, летает с вопилкой — крохотным пропеллером, который, раскручиваясь на ветру, издает протяжный угрожающий звук. Девчонку все зовут Карлсон. Может, это ее имя?

На самый конец показухи хозяева гнезда приберегли «Вечный двигатель» — особенный трюк. Чтобы посмотреть его, все спускаются на сотый этаж: там в стену снаружи вмонтирован огромный ветряк с длинными треугольными лопастями. Мы смотрим, свесившись из окон (чего-чего, а окон тут полно, хороший был дом, светлый).

Участие в трюке принимают все жители гнезда, а их много. Они по очереди выпрыгивают из окна, цепляются за лопасть и своим весом заставляют ее опуститься. Прокатившись таким образом на лопасти, спрыгивают с нее и повисают на тросе, чтобы тут же подтянуться и юркнуть в окно — пятью этажами ниже. Бегом возвращаются обратно, чтобы снова выпрыгнуть и снова прокатиться на лопасти; вот так они носятся каруселью, раскручивая ветряк своим весом, и у меня рябит в глазах. Как они не запутываются в этих своих ремнях и тросах?

Но оказывается, что основное зрелище еще впереди.

Лопасти вертятся все быстрее. Механизм, испокон веков забиравший энергию, начинает ее отдавать. Поднимается ветер — как от колоссального вентилятора. Тогда пара молодых диких, взявшись за руки, прыгает с семидесятого этажа и повисает в воздушном потоке прямо напротив ветряка.

Трос, удерживающий влюбленных, такой тоненький, что я его не вижу. Просто гляжу, разинув рот, как двое летят, то обнимаясь, то чуть отстраняясь, как развеваются их волосы, как они целуются, зависнув между небом и землей, сплетя крылья на упругой воздушной подушке, какие они дикие — и какие нежные…