Книга Чаша страдания - Владимир Голяховский

По ночам спали на своих шинелях, некоторые снимали сапоги и рубашки, проветривали вонючие портянки. Но это было опасно — сапоги могли легко украсть. Немцам вонь и скопление людей не нравились, они старались держаться в стороне от лагеря, офицер на коне больше не приезжал. Порядка становилось все меньше.

Таких лагерей советских военнопленных были тысячи. В наступательных операциях у немцев была точно разработанная тактика — создавать так называемые котлы, окружая целые дивизии и армии «красных». Почти не встречая сопротивления, они замыкали котлы, убивая и захватывая в плен сотни тысяч русских бойцов. К 10 июля 1941 года, всего за три недели войны, прорываясь вперед по системе котлов, немецкие войска продвинулись в северо-западном направлении на 500 километров, в западном — на 600, а в юго-западном — на 350 километров. За эти же три недели они уничтожили 3500 советских самолетов, 6 тысяч танков, более 20 тысяч орудий и захватили Прибалтику, Белоруссию, Молдавию, большую часть Украины и европейской части России. Были разбиты более ста советских дивизий, то есть около трех пятых советской армии. Немцы двигались вперед и вперед, а позади оставалась деморализованная масса пленных, истощенных людей, потерявших веру в победу и надежду на спасение.

Очевидно, при самых оптимистических расчетах на быструю победу, на «блицкриг» — мгновенную войну, как планировал Гитлер, немецкое командование все-таки не предвидело, что в первые же недели они захватят около миллиона пленных. В их планы управления захваченной территорией это внесло некоторую неразбериху.

* * *

В Кремле в это время шла лихорадочная работа по реорганизации командования. Командовать фронтами назначили старых маршалов Ворошилова, Буденного и других, но в первые же месяцы выяснилось, что они были неспособны вести войну нового типа с большим количеством техники. Это когда-то и предсказывали расстрелянные маршалы Тухачевский, Блюхер и другие. Правительство срочно образовало Государственный комитет обороны (ГКО) — в него входили не военные, а только руководители страны во главе со Сталиным. Он тут же сделал себя наркомом обороны и Верховным Главнокомандующим. Но ничего не помогало — Красная армия была разбита почти полностью.

Однажды утром в лагере, где сидел Саша Фисатов, всех пленных построили по семь человек в ряд, разделили на колонны по пятнадцать рядов и стали выводить на дорогу, за проволоку. Всех мучил вопрос — куда их ведут? Но спрашивать было некого. Шли понуро, глухо переговаривались. Июльская жара изнуряла, идти в гимнастерках и сапогах, да еще нести с собой шинель, было невыносимо тяжело. Но расставаться с шинелью не хотелось — она необходима на ночном привале. Целый день шли без еды и питья. Поздно вечером на привале посреди поля на каждую семерку выдали по полкотелка сырого пшена. Чем больше Саша думал, тем ясней понимал, что из плена необходимо бежать. Как и куда? Первым делом надо вырваться из тисков этих лагерей. А что будет потом? Он решил, что станет пробираться к Витебску — может, там остался кто-нибудь из его семьи или хотя бы кто-то знает о них.

На следующее утро опять всех построили в колонны и повели. Идти было труднее, чем в первый день, все были предельно голодны, изнурены от жажды, многие из тех, кто постарше, падали прямо на ходу. К упавшему подходил немец и короткой очередью из автомата расстреливал его. Тут же из колонны подзывали двух пленных и приказывали сбросить труп с дороги в канаву. Колонна двигалась все медленней.

Рядом с Сашей шагал молодой парень по имени Федя. На привале прошлой ночью Саша разговорился с ним. Федя мечтательно сказал:

— Я ведь из здешних мест. Моя деревня километрах в двадцати отсюда. Родители там. Эхма, кабы сбежать, они бы меня укрыли.

— Я тоже мечтаю сбежать, и мне тоже не так уж далеко до дома. Бежим вместе.

Когда стало смеркаться, колонна дошла до нового огороженного лагеря, все остановились, первые ряды медленно проходили в ворота, оттуда слышались резкие крики и лай собак. Саша шепнул Даниле:

— Пора.

— Давай подождем, пока стемнеет.

— Как хочешь, уже достаточно темно, теперь охраннику трудно попасть из автомата, пули рассеиваются. А догонять, оставляя колонну, он не станет.

Через минуту Саша, собрав остаток сил, стремглав выбежал из колонны и побежал в поле. За спиной застрочил автомат, и он бросился в первую же яму — выкопанный раньше неглубокий окоп. Тут же прямо на него прыгнул Федя. Больше пока не стреляли. Когда совсем стемнело, они подняли головы и увидели, что немцы ходят вдоль дороги по полю с фонарем и, когда обнаруживают такие же ямы-окопы со сбежавшими, расстреливают их в упор из автоматов. Они по-пластунски отползли подальше от дороги, а когда все утихло, встали и пошли, шатаясь от усталости и голода. Свобода! Вскоре набрели на стог сена, вырыли в нем гнездо и забрались в него. Нервное напряжение спало, и впервые за две недели плена они уснули крепким сном.

Утром послышались голоса — это немцы выгнали в поле крестьянок, чтобы те копали картошку. Пришлось опять тихо сидеть до темноты. Когда вылезли, оба были голодны так, что мучила острая резь в животах и кружилась голова. Добравшись до места, где днем работали крестьянки, они стали искать остатки хоть чего-нибудь. Жадно хватая руками, жевали оставленную от овощей ботву. Зеленые листья и стебли смешивались со слюной их пересохших ртов и давали желудку иллюзию пищи. Они находили забытые мелкие гнилые картофелины, изредка им удавалось выкопать еще не дозревшие клубни.

Голодные боли в желудке прошли.

Сам собой сложился их режим движения: днем они прятались в стогах сена, ночью выползали — найти в поле или в лесу какую-нибудь еду, пили нечистую воду из случайных ручейков и потом проходили по десять-пятнадцать километров. В деревни они не заходили — в них могли быть немцы. Федор, деревенский парень, придумал:

— Слышь, Сашко, надоть нам раздобыть косу и грабли.

— Это зачем?

— А вот как будем шагать со снаряжением на плечах, так вроде бы как идем на сенокос или обратно вертаемся с него.

Саша согласился, и когда ранним утром они подошли к крайней избе какой-то деревни, Федор зашел под навес во двор и вынес оттуда косу и грабли. Он взял себе косу:

— Ты, небось, косить-то не горазд, а я с малолетства привычный.

Так и пошли: на плечах у Саши грабли, а у Федора — коса. Это придало им смелости, и они шагали уверенней, иногда даже днем. Так и дошли до деревни Федора. Когда он показался в своем дворе, мать от удивления выронила из рук ведро с водой, онемела и застыла. Отец вышел на крыльцо, всмотрелся и тоже не мог ничего произнести сначала, а потом воскликнул:

— Федька, это ты, что ли? Никак с того света заявился!

— Оно так почти и верно, — сказал сын. — Только дали бы поесть перво-наперво, вот мы с Сашком три дня не емши.

Впервые за долгое-долгое время они сидели за обеденным столом и наедались. Но у Саши была своя цель — неподалеку оттуда была деревня, из которой родом был муж его сестры. Ему обязательно надо идти туда — узнать судьбу своей семьи.