Книга Все миражи лгут - Александр Терентьев

– Что толку дороги считать и грозиться, – флегматично сказал Малышев, – тут, как в старом анекдоте, трясти, то есть искать надо. А стрелочка-то вон, бежит и бежит…

…Воронину казалось, что они предусмотрели буквально все. Было точно определено местонахождение этого самого пана Ковальского. Во время съемки «телесюжета» были зафиксированы все подходы к снятому беглецом домику, были учтены все зоны, закрытые для объектива телекамеры, установленной на одном из столбов рядом с центральной гостиницей. С учетом всех нюансов был разработан план, согласно которому группа по возможности скрытно подъезжала к туркомплексу и укрывала свой «мицубиси» в одном из глухих переулков. Стас и Малыш должны были оставаться в микроавтобусе, а Петр отправлялся к японскому домику Ковальского. «Оператор» отправлялся первым неслучайно: Петр имел в своем прошлом некоторое знакомство с миром, в котором весьма высоко ценится умение легко открывать любые замки и проникать в любое помещение. Правда, за это знакомство пришлось заплатить несколькими годами свободы, получив взамен бесценный опыт и несколько пустяковых синих наколок на руках и на теле…

Время было выбрано достаточно позднее, чтобы быть уверенным, что объект спит, что называется, без задних ног. Петр должен был подобраться к дому с тыльной, глухой стороны, аккуратно, без шума вскрыть дверь и войти в здание. Затем следовало отыскать спальню, убедиться, что Ковальский спит, и подать сигнал оставшимся в машине. Далее планировалось, что они втроем тихо скрутят сонного пана, отволокут пленника к машине и потом отвезут на территорию старого рыбозавода, где полячка можно было допросить без всякого опасения и помех. Воронин с подельниками даже не поленился наведаться на тот самый чертов завод и убедиться, что он действительно заброшен и можно смело везти туда будущего пленника. Все было точно рассчитано, все должно было получиться, и вот на тебе! По выражению Малыша, «вот такая вот фигня случилась почему-то…».

Воронин явственно, так, словно на месте Петра был он сам, представлял, как тот тенью проскользнул на задворки дома, где над дверью красивой веранды тускло светилась желтоватая лампочка, и начал возиться с замком. Замок оказался простеньким, жалу тонкой отвертки, приспособленной под отмычку, поддался без проблем, легонько щелкнув в ночной тишине. Вот Петр проходит по узенькому коридору, куда выходят двери ванной комнаты, туалета, а в торце чуть светлеет проем, ведущий в холл. Там, в холле, лестница, ведущая в спальни, расположенные на втором этаже. Нигде нет ни полоски света, весь дом тих и спокоен. Пан Ковальский, вероятно, смотрит второй сон. А может быть, и третий…

Петр осторожно входит в холл… И получает жуткий удар металлической клюшкой для гольфа по голове. Затем еще один… В том, что удар был нанесен клюшкой, Стас был уверен на сто процентов – спортивная «железяка» со следами крови валялась рядом с Петром, которого Воронин и Малыш обнаружили лежащим в луже крови минут через тридцать после того, как «оператор» отправился к дому, самоуверенно пообещав, что «все будет чики-поки!»

«Вот тебе и “чики-поки”, – с непреходящей злобой размышлял Стас, – влетел наш матерый медвежатник как зеленый фраер… Вроде так они лохов кличут. Или так говорили лет сорок назад? Да какая, к хренам, разница! Не о том думаешь, капитан, не о том…»

О том, что же было в доме дальше, вспоминать не хотелось…

…Воронин опустился рядом с Петром на одно колено, прислушался к неровному хриплому дыханию и легким движением приложил два пальца к сонной артерии. Почувствовал слабую, но размеренную пульсацию, нахмурился и негромко произнес:

– Живой однако…

– Стас… ты же понимаешь, что мы не можем с ним возиться. Куда мы его денем? – в густом полумраке лица Малышева было не видно, но Воронин отчетливо слышал, как тот нервно усмехнулся. – Или будем скорую вызывать?

Стас представил, как они звонят, как приезжают эскулапы и спрашивают, что же тут на самом деле случилось. А они с Малышом начинают с улыбочками и поклонами рассказывать, как совершенно случайно зашли ночью в чужой дом и их товарищ – тоже, разумеется, совершенно случайно! – ударился головой о железную кочергу. Два раза… Затем в голове промелькнули несколько кадров из неведомого старого фильма: цепь немецких автоматчиков, лай яростно рвущихся с поводков овчарок и двое красноармейцев, один из которых из последних сил тащит на плечах раненого товарища. Конечно же комиссара. И комиссар, как и положено по законам жанра, истекает кровью и хрипит: «Брось меня, Петро…Уходи один!»… Бред собачий. Можно подумать, на той войне они всех раненых к своим тащили! Генералов еще туда-сюда, а уж простого мужика… А у разведчиков и диверсантов и вовсе были особые правила, которые, кстати, и сегодня никто не отменял. Если ты ранен, если ситуация складывается так, что ради твоего маловероятного спасения нужно рисковать жизнью остальных и выполнением задачи…

– Нет, скорую вызывать не будем, – Воронин поднялся с колен, неторопливо выудил из кармана носовой платок и, обернув им рукоятку валявшейся на полу клюшки, взвесил спортинвентарь в руке. Перехватил поудобнее, примерился, словно собирался мастерским ударом послать шарик точно в лунку, и нанес сильный удар. После чего брезгливо отшвырнул клюшку в сторону, а платок спрятал в карман. – Все, отмучился наш Петро. Было два удара, стало три. А полячок, когда мы его найдем и прищучим, глядишь, и посговорчивее будет, зная, что на нем стопудово труп висит… Все, уходим!

– Может, тут поджечь все, а, босс? И все концы…

– Не надо ничего жечь, – сердитым шепотом возразил Стас. – Пусть полиция позабавится, выясняя, кто тут и кого замочил. Это под ногами Ковальского должна земля гореть – тогда он засуетится, заторопится и ошибок обязательно наделает. Типа ломанется сквозь кусты, а мы его по шуму и найдем…

Из поселка удалось уйти тихо и незаметно. И вот теперь они сидели в «мицубиси», спрятанном в старом полуразвалившемся цеху, по которому гулял холодный и сырой ветер, погромыхивая проржавевшими листами старой жести. Как оказалось, болтать о том, как они лихо «прищучат полячка», было гораздо проще, чем реально вычислять, куда этот самый пан Ковальский мог «ломануться сквозь кусты».

– Так вот, Стас, насчет дорог. Дай-ка мне атлас… – Малыш взял протянутый атлас, полистал и ткнул пальцем в глянцевый лист. – Вот наш колхоз рыбацкий, так? А вот это – туркомплекс.

– Я бы на его месте не пошел бы ни в одно из мест, где есть риск засветиться перед камерой. А камеры здесь, в этой славной стране, по-моему, даже в сортирах стоят…

– Так если они везде понавешаны, то какого черта мы вообще обсуждаем! – взорвался Воронин. – Ты же сам себе противоречишь…

– Погоди, не горячись, – Малышев терпеливо подводил босса к казавшемуся очевидным выводу, ненавязчиво предлагая Воронину отбросить в сторону неуместные сейчас эмоции и поразмышлять спокойно, холодно и отстраненно, словно сидели они сейчас не в грязном японском сарае, а в уютном гостиничном номере где-нибудь в Подмосковье. – Несмотря на офигенный «орднунг», думаю, и здесь есть места, где нормальный порядок навести невозможно по определению. Думаю, там есть и чисто русские дырки в заборах, и народ шляется разный – есть кого расспросить…