Книга Кузьма Минин - Валентин Костылев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Вербами запахло… – сказал один из них и вздохнул.
– Время. Вход в Ерусалим семнадцатого. Скворцы вернулись. Будет ли патриарх-то токмо на Пожар-площади?
– Какая там Пожар-площадь! Больно нужна она им, супостатам!
Какой-то человек в кафтане нагнулся, оглядел Гаврилку.
– Волосы-то пригладь! В Москве лохматых не любят.
– А ты московский?
– То-то и дело. Ты в Москву, а я из Москвы… Бобыль я – не все ли равно, где мне помирать.
– Вот бы и помер в Москве. Чего же лучше!
– Да нет уж, я так!
Все рассмеялись.
– На дорогах-то скорей ухлопают, – усмехнулся Гаврилка. – От волка убежишь, а на медведя попадешь!
Хозяин явно сочувствовал словам Гаврилки.
– Шпыняй! Шпыняй! Так ему и надо! Видать, ты парень дельный.
– Гляди сам – не зря небо коптим. Мыслю имеем!
Хозяин, указав человеку в кафтане на Гаврилку, шепнул:
– Поведай. Ему можно. Парень наш.
Тот перекрестился.
– Сохрани нас, господи! – вздохнул он. – Слухарей много развелось. Опасаюсь.
– Ничего, здесь свои люди.
– Тогда слушай… В Москве бунт готовится… Князь Андрей Голицын заводчиком… будешь там – найди старика Илью Гнутова в Земляном городе у вала… Воро́тник[29] он… Шепни ему одно слово «сокол», и он всё вам укажет… Сам я боюсь бунтов… Не хочу… Меня тоже звали, да нет, бог с ними! Хворый я.
Гаврилка жадно слушал незнакомца. У его товарищей тоже глаза разгорелись.
– Крепостных-то принимают? – спросил Олешка.
– Не слыхал, – ответил тот.
– Беда! Помереть за родину и то не дают нашему брату.
– Не верят нам… Опасаются.
Ребята вздохнули, поднялись, чтобы снова идти.
– Помоги, господи, мне хотя бы двоих положить, а третий уж пускай и меня порешит… А может, и трех сподобишь, господи, ухлопать! – перекрестился Гаврилка.
– Ничего. Парень ты здоровый и с пятком справишься.
– Ну прощайте! Помолитесь о нас!
* * *
Следующую ночь парни под видом погорельцев спали в монастыре Святого Саввы.
Монахи встретили беглецов без особой радости, но не показывали и недовольства. Наружно они держали себя, как и всякие монахи, – кротко, смиренно, вздыхали и крестились. Видно было, что они порядком-таки запуганы.
Один чернец рассказал:
– Немного времени назад мы грабили, обижали, предавали христиан, братий наших, и бичом их истязали без милости, но бог наказал нас. Пришли вольные люди болотниковские и побили игумена, казначея и иных начальников, а монастырских тяглецов распустили, волю им дали… Ныне живем со смирением, бояся смут.
Гаврилка, выслушав чернеца, показал ему лезвие – «болотниковские и мы» (нарочно сказал, чтобы запугать монаха еще более), а Осип на виду у него повертел кистенем.
– Чуешь?!
– Чую…
– Перебили и мы порядочно вашего брата. За нами большая орда идет. Слухи неважные про вашу обитель. Добывай, где хочешь, три рясы, не то побьем и вас всех до единого.
Монах с великим усердием бросился исполнять приказание Гаврилки.
Парни обрадованно переглянулись.
В скором времени из дверей в коридоре высунулись косматые головы. Гаврилка погрозился пальцем. Головы исчезли.
– Да молчит всякая плоть человека! – провозгласил он строго.
Осип толкнул его.
– Слышь ты! Олешка пропал.
Оглянулись. Действительно, Олешки нет. Куда делся?!
Крикнули что было мочи: «Олешка!» Тишина. Что такое? Не наваждение ли?! Наконец откликнулся. Прислушались. Голос повторился. Заглянули в приоткрытую железную дверь. Погреб. А в нем бочонки. Олешка цедит из крана вино, торопливо пьет, облизывается, губы обтирает рукавом, косясь недоброжелательно на товарищей.
– Эй, боярин, вылезай! Не время бражничать!.
Олешка с норовом дернул плечами: «Не хочу!»
– Смотри, Олешка! Худо будет, – стал уговаривать его Гаврилка.
Нагнулись над погребом. За спиной поднялся шум. Вдруг оба они полетели вниз. Сзади послышались возмущенные выкрики и злобная ругань. Гаврилка почувствовал сильную боль в ноге: ушибся о бочонок.
– Олешка, дурень, что ты наделал? Попали мы, как зайцы, из-за тебя.
Гаврилка приставил лестницу к стене, поднялся.
Дверь снаружи была заперта.
– Эй, братья, отворите! За нами идет толпа таких же, как и мы… Не сдобровать вам, коли не отпустите! Рассекут вас по кусочкам.
Молчание. Гаврилка закричал:
– Проповедники, не губите христианских душ! Латин идем бить, святую веру оборонять!
За дверью послышался смех… и только.
Гаврилка заявил деловито:
– Вот вы нас тут держите взаперти, а мы выпустим у вас все вино, и не вам не достанется, и не нам. Разобьем все бочонки, и вино ваше все уйдет в землю. Вино старое, держаное, очень хорошее, а пропадет даром…
За дверью наступила загадочная тишина. Донесся тревожный шепот: «Отпустим их. Не трогайте. Как бы и взаправду не сотворили беды!» Дверь со скрипом медленно отворилась. Монахи тихо разошлись по своим кельям.
– Пейте за наше здоровье! Бог вам судья! – громко крикнул Гаврилка. Большого труда стоило ему вывести из подвала своих приятелей. Олешка, покачиваясь, бранился. Осип вел его под руку, говоря: «Не гневи бога! Не гневи бога!»
Заплетающимся языком напевал про себя Олешка:
Гаврилка шепнул Осипу:
– Унести бы ноги поскорее, – доколе не побили нас.
Гаврилка и Осип быстро напялили положенные монахом на скамье рясы. Труднее оказалось одеть Олешку. Он бранился, отталкивал товарищей, лез опять к погребу.
Но где ему было бороться с такими силачами, как Гаврилка и Осип! И его облекли в рясу. Опять появился знакомый уже парням чернец. Он стал упрашивать их поскорее покинуть монастырь: «А то как бы беды какой не вышло!»
Гаврилка, озабоченно поглядывавший на Олешку, еле державшегося на ногах, ответил чернецу:
– Исполни, опричь того, мою просьбу.
– Слушаю, добрый человек, всё сделаю для тебя…
– Кони есть?!
– Как не быть, есть!
– Отвези нас до ближнего села…
– Изволь, братец, изволь, отвезу.
