Книга Шпионский пасьянс - Игорь Атаманенко

Честно говоря, в изысканных дворах Лувра дышится легче и можно долго рассматривать Двор Наполеона и стеклянные пирамиды, чувствуя себя молодым Бонапартом. В зале сфинксов я восхищаюсь украденными им в Египте образцами, чувствуя себя загадочным сфинксом. В склепе Лувра я гремлю костями, в зале манежа хочется превратиться в жеребца – эх, я бы им показал, этим парижским кобылкам!! На память приходит вчерашнее посещение «Мулен Руж». Уж как там крашенные блондинки-кобылки задирают ноги, так просто и-го-го!

Хочется с ногами влезть в шедевр Эжена Делакруа, в картину «Свобода», стать ближе к полуголой бабе, которая с винтовкой и флагом убегает с баррикады от развязного Гавроша. Судя по всему, этот проходимец трахает баб исподтишка, дождавшись, когда они захмелеют и заснут в укромном уголке таверны. В промежутках он появляется на баррикадах в жилетке и бухает в воздух из пистолета. Очевидно, за этим делом его и подсмотрел Делакруа, незаконнорожденный сын великого дипломата-пройдохи и неуёмного бабника Талейрана…

«Лувр – не наш Эрмитаж, у нас богаче!» – мысленно выношу вердикт и выхожу на площадь, забитую туристами.

Суматошно мелькают видеокамеры и фотоаппараты. Греются на солнышке прикормленные голуби, которых хочется поджарить и сожрать. Кстати, нигде в Париже такого блюда не найти, одни разговоры. Может, во времена старика Хема и Скотта Фитцджеральда что-то и было, но…

Какой-то старичок богемного вида, выйдя из туалета и напрочь игнорируя присутствие дам, самозабвенно застегивает ширинку. Я воочию убеждаюсь, что наши враги лгут, утверждая, что по этому признаку можно вычислить русских разведчиков. Да и где они? Кроме меня – никого…

Медленно тащусь по Тюильри. Резиденция французских королей была предана огню активистами Парижской коммуны, а теперь на революционном пепелище разбит сад.

Едва живой выхожу к Пляс де ла Конкорд, автобусы и автомобили лезут друг на друга – где же хвалёная французская галантность?

Тут было бы совсем неуютно, если бы на тротуарах не потрескивали весело жарящиеся каштаны, не разносился горький запах кофе, смешанный с ароматом дорогих французских духов и зловонием затхлой кухни…

Наверное, здесь, на Пляс де ла Конкорд, Маяковскому пришли в голову строки: «Я хотел бы жить и умереть в Париже, если б не было такой земли – Москва!»

Хотя вряд ли. Это место не могло навевать ему, подрядному глашатаю большевиков, так презираемую всеми ратоборцами-максималистами сентиментальность.

В 1793 году на Пляс де ла Конкорд в очередной раз была доказана действенность самого совершенного и гуманного орудия Великой французской революции – гильотины. Протеже большого человеколюба, врача по профессии, Жозефа Гийотена, она лёгким дуновением ветерка снесла голову жены Людовика ХVI, королевы Франции Марии Антуанетты… Стоп! Опять в башку лезет всякая чертовщина… Гильотина, кровь, головы… Когда, чёрт побери, оставят меня в покое эти обез-главленные бомжи, дело «Вурдалаки»?! Ведь более десяти лет минуло с тех пор, и на тебе – даже в Париже они меня достали! А всё потому, что я с детства не привык оставлять какое-то начатое дело на полпути… Чёрт бы побрал эти домостроевские замашки!

«Забудь о «Вурдалаках», выкинь их из головы, – говорю я себе, – ты же – в Париже… Где эти обезглавленные бомжи и где – ты?! Они – остались в прошлом, а ты исполнил наконец свою мечту и прибыл в город, о котором Эрнест Хемингуэй так великолепно отозвался, назвав его: «праздником, который всегда с тобой», ну, так и празднуй, чёрт возьми, времени-то судьбой не так уж много отмерено!»

Чтобы переключить своё внимание на что-то более приятное – себя надо уметь обманывать! – я вхожу в подвернувшуюся таверну, заказываю экзотический продукт даже для наших новоявленных олигархов и начинаю священнодействовать над мидиями по-провансальски, которые мне подают в эмалированной кастрюльке, горячей, как пламя всеочищающего ада, из которой они, мидии, торчат, раскрывши свое лоно… А, чёрт! Опять сексуальные реминисценции, да когда же это кончится! Уж не взять ли девочку напрокат? Нет, денег на это командировкой не предусмотрено, так что, друг мой, продолжай сношать кого-нибудь по памяти…

Увы, это так же, как и хмелеть по памяти, – невозможно!

Если французская «наружка» наблюдает, облизываясь от зависти, как я поглощаю мидии, то она мне, конечно, этого не простит – какую-нибудь каверзу потом устроит непременно… И будет права, отомстив за устроенный мною сеанс садомазохизма…

Так, прочь из таверны!

Я вхожу в какую-то анфиладу магазинчиков, торгующих антиквариатом, всякими дорогими безделушками, ранее принадлежавшими французским королям, их вассалам и завоёванным ими нациям и народам. Содержимое каждой лавчонки убеждает меня, что на долю каждого туриста, приезжающего в Париж, ещё достаточно нераскрытых тайн. Это ощущение усиливается, когда я натыкаюсь на галерею, где свободно – были бы деньги! – можно приобрести полотна всемирно известных художников: Эдуара Мане, Поля Сезанна, Ван Гога, Гогена и обожаемого мною Тулуз Лотрека. Подлинники! Увы, на мои командировочные можно приобрести разве что запах этих картин.

Кстати, о запахах. Вчера у магазина «Самаритэн» какие-то отвязные коммерсанты, парень и девица, приняв меня за американца, пытались всучить мне запаянные консервные банки, наподобие пивных, по пять франков за штуку. Уверяли, что в банки закатан, ни много, ни мало, – воздух Елисейских Полей. На банках по-английски были исполнены надписи: «весенний воздух», «осенний воздух», «утренняя свежесть», «вечерний бриз» и так далее.

Я замедлил шаг. Развязная пара оценила мой поступок со своей, коммерческой, колокольни. Я же просто искал подходящие слова, чтобы изящно, не по-американски, ответить на их притязания.

– Простите, – наконец нашёлся я. – Воздух с Елисейских Полей – это прекрасно, но я ищу консервированные экскременты апостола Петра!

…Двигаясь мимо лавчонок, сплошь увешанных картинами мастеров разных эпох, от классицизма до постимпрессионизма, краем глаза замечаю какие-то странные статуэтки, подсвечники и настольные лампы. Они вносят некоторый диссонанс в интерьер галереи и не могут не привлечь моего внимания.

Подхожу к прилавку и начинаю их рассматривать. Боже праведный, да это же настоящая кунсткамера, но как оформлена! Все выставленные на продажу предметы домашнего интерьера имеют заполненные жидкостью прозрачные полости, в которых находятся… человеческие головы. Прямо наваждение какое-то! Я от них бежал с Пляс де ла Конкорд и вдруг… С чем боролся, на то и напоролся!

Тут голов, отделённых от туловища, целая коллекция: негритянские – цвета зрелого баклажана, с курчавыми волосами, расплющенными носами и коровьими губами. Самурайские – жёлтые, с тремя волосинами вместо бороды и хищным прищуром щёлочек вместо глаз. На лбу у одной такой головы замечаю каллиграфически исполненный красный иероглиф. Славянские – бородатые, разухабистые, испитые хари. Встретишь такую в ночи – враз обделаешься от избытка чувств…

Однако пора взять в узду свои нервы.