Книга Пять вечеров с Марлен Дитрих - Глеб Скороходов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
По утверждению других, как-то под Рождество Марлен посетила правая рука Гитлера Рудольф Гесс. Его предложения – зеркально одинаковые с геббельсовскими, и ответ Марлен однозначен.
Она делает важный шаг, означавший полный разрыв с фашистской Германией, – принимает американское гражданство. Херстовские газеты, не скрывавшие своих симпатий к Гитлеру, якобы ведущему свою страну к расцвету, поместили на первых полосах отчет о новом гражданстве мисс Дитрих под выразительным заголовком – «Отрекается от родины». Их берлинские сородичи оказались более решительными: «Немка по рождению, Дитрих провела долгие годы в обществе голливудских евреев. Ее частые контакты с ними привели к тому, что теперь ее невозможно считать немкой».
Иметь что-либо общее с Германией Марлен больше не хотела. Перевезла в Америку семью – мужа Руди, дочь Марию и спутницу Руди Тамару. Устроила их в Нью-Йорке. А сама водила тесную дружбу с немецкими изгнанниками, всячески помогала им, устраивала на работу, приветливо встречала каждого, кто бежал из Парижа после оккупации Франции гитлеровцами. Делала все, чтобы иностранцы чуть меньше тосковали по родным местам и чувствовали себя в Америке, как дома.
Она терпеть не могла сборища – по поводу годовщин, юбилеев людей и студий, премьерные «пати» и наградные мероприятия, главней интерес которых – кто в чем и с кем, как и праздничные гуляния, где актеры, ненавидящие один другого, играют доброхотов, с ангельскими улыбками бросающихся в объятия своих злейших друзей. Считала всякую публичность не на сцене, а в жизни противоестественной, а коллективные обсуждения называла слетами эксгибиционистов.
Свободное время тратила на то, что главным образом было нужно для роли. Когда журналисты спрашивали ее, какое у нее хобби, отвечала:
– Только одно – обожаю читать.
Обычно такой ответ вводил пишущую армию в ступор, и уточняющих вопросов не возникало.
Не думаю, что ей была известна гениальная фраза великого пролетарского писателя: «Чтение – вот лучшее учение», но не сомневаюсь, что имя Горького она знала. Книг в ее доме или гостиничном номере было несравнимо больше, чем парфюма. Книгами у нее было завалено все. Без них она не могла жить.
В самолете ее случайными спутниками оказались Райян О’Нил, американский актер, прославившийся фильмом 1970 года «История любви», и режиссер Питер Богданович, снявший Райяна в нескольких фильмах. Разговорились, и спутники поинтересовались, какое впечатление произвела на нее их оскароносная работа.
– «Историю любви» я не видела. Я слишком люблю эту книгу.
Незадолго до премьеры «Голубого ангела» Джозеф фон Штернберг отправился в Америку, сообщив Марлен, что в Штатах ее ждет контракт с одной из лучших кинофирм «Парамаунт».
– Я еще не решила, поеду ли за океан, – ответила она.
Но стоило режиссеру зайти в свою каюту, как он увидел большую корзину, под фруктами и бутылками ликера в которой он обнаружил роман Бена Виньи «Эми Джолли» и записку Марлен: «Прошу вас на досуге, до или после вашего любимого ликера, прочитать эту книгу».
Сев за сочинение Бена Виньи, Джозеф только и мог, что воскликнуть:
– Плутовка!
Ему сразу стало ясно, роман – прекрасная основа для будущего фильма, героями которого станут солдат иностранного легиона и влюбленная в него красавица, что впоследствии войдет в группу маркитанток, следующих по пустыне за своими мужчинами. Да и название этой лирической драмы возникло сразу – «Марокко».
Любимой поэтической книгой Марлен на всю жизнь оставались сочинения Райнера Марии Рильке, фигуры хорошо известной в не столь широких кругах любителей истинной поэзии. Для Марлен тут сошлись и творчество поэта, и его жизнь.
Стефан Цвейг назвал его «одним из величайших в нашем столетии». Борис Пастернак, высоко ценивший Рильке, сетовал, что для русского читателя нет перевода, достойного этого поэта, ибо наши переводчики «привыкли воспроизводить смысл, а не тон сказанного, а тут все дело в тоне».
Работая над книгой «Новых стихотворений», написанных в 1907–1908 годах, Рильке видел свою задачу в том, чтобы вникнуть в тайны любви, человеческого существования и смерти. И разве не ясно, что именно такая книга и смогла стать для Марлен настольной. Именно из «Новых стихотворений» она отобрала десяток своих самых любимых, запомнила их раз и навсегда, читала их самым близким, повторяя в одиночестве как молитву.
Тут случилось редкое соединение идеалов Марлен. Рильке – человек скромный, бескорыстный, не выносящий ничего показного, не стремящийся к успеху, чурающийся даже своей славы. В нем стихотворец и человек находились в гармонии, о чем всегда мечтала Марлен.
В ее любимой «Пантере» все строится на близких актрисе контрастах: дикий зверь и современный город, порыв к свободе и обреченность на существование в неволе, желание бежать из клетки и трагическое осознание безвыходности от законов, навязанных обществом.
И все это не впрямую, а штрихами, без детализации. Пантера с усталым взглядом кружит в отгороженном железными прутьями пространстве, внезапная вспышка то ли радости, то ли тревоги в глазах зверя – и все. И эта недосказанность чудесным образом включает воображение читателя, делая поэтический образ незабываемым.
Гармония, достигнутая Рильке, стала для Марлен бесконечно привлекательной, к ней она стремилась, и, когда казалось, вот она рядом, стоит лишь протянуть руку, она по-прежнему оставалась недостижимой.
Марлен как-то сказала:
– Рильке мудро заметил, что человек всю жизнь проводит в расставаниях, а потом уходит куда-то, в неизвестность.
К книгам она относилась своеобразно. С почтением к классике, которую можно перечитывать не раз, находя новое. С ревностью к героям, описанным так, что иного толкования недопустимо. Вообще, она признавалась: «С одержимостью любовника я отношусь к книге и ее характерам, как будто они являются моей собственностью и рождены моей фантазией».
Сочинения про шпионов и фантастика никогда не прельщали ее. Описания сексуального порядка считала отвратительными, тех, кто занимался этим, называла писаками, щелкоперами, думающими только, как бы побольше заработать, а не о том, в каком свете они окажутся перед будущим поколением.
И не очень понимала, почему нужно относиться с пренебрежением к «легкому чтению». Назвав несколько имен сегодня мало кому известных писателей, говорила:
– Они большие мастера своего дела, помогают коротать длинные ночи без снотворного. В течение многих ночей я не замечала, как бежало время, – так я была захвачена их историями. Я очень благодарна им за это.
Отказ Марлен давать мне интервью на немецком не шел из головы. То, что я узнал из прессы, показало, что это не было капризом.
В 1960 году она решилась на гастроли в родной стране. Очевидно, она не знала или по крайней мере плохо знала, какая антидитриховская пропаганда шла не прекращаясь во времена Третьего рейха. Выросло поколение, которое не видело ее фильмов, но жадно впитало ту клевету, что распространяла геббельсовская пропаганда.
