Книга Между любовью и любовью - Галина Лавецкая

Она не была наивной и знала, что большинство сограждан «крутятся», чтобы жить прилично. Музыканты, поэты и актеры делают «левые» концерты, учителя бегают по частным урокам, работники торговли спекулируют дефицитом, врачи берут «конвертики». У родителей был друг, известный хирург. Он рассказывал, смеясь, что пациенты делятся на нормальных и «незабудок». Нормальные после успешной операции дают «конвертик», а «незабудки» со слезами на глазах говорят: «Доктор, мы вас никогда не забудем!» А батареи марочного коньяка – это только консультация и лечение. Сложные операции предполагают благодарность в конвертике. Или пакет с дорогим подарком. Но это у хороших специалистов. А молодые врачи в больницах вынуждены брать дежурства или работать еще где-то на полставки, чтобы заработать дополнительно. Так что «крутятся» все. Грань между разрешенным и наказуемым очень тонкая, легко не заметить.

Поэтому о том, как Алик зарабатывает деньги, которые так легко тратил, Вика старалась не думать. Ей только странно было, что он носится со своими авангардистами не потому, что хорошо на этом зарабатывает, а искренне считая их гениями. Зверев, Кабаков, Целков, Игорь Иванов – он восторгался каждым новым приобретением, пытаясь объяснить Вике суть и смысл этих картин. Но она пропускала мимо ушей все эти нонконформизмы, концептуализмы, структурные символизмы – это было не ее и не находило отклика в душе. Она любила другую живопись. Вика два раза ездила в Ереван на премьеру своих друзей по ВГИКу, и ее водили в музей современного искусства. Она была поражена работами армянских художников. Да и сам музей удивил ее. Создать целый музей для современных работ! Да, армяне относились к своей культуре куда внимательнее, чем русские. Работ было много, они были такими разными, но некоторые просто завораживали. Вику с трудом увели оттуда – программа визита была очень насыщенной, друзьям хотелось показать ей все. В следующий свой приезд Вика пошла в музей одна и бродила по залам несколько часов. Почему у московских авангардистов такое мрачное, серое, тоскливое искусство? Глядя на работы, которыми восхищался Алик, она вспоминала Ереван, музей современного искусства и то чувство радостного удивления, которое испытала, бродя от картины к картине. Но спорить ей не хотелось, и она старалась поменять тему. Для Алика работы этих художников были предметом гордости: «Они – символы русского искусства. Вот увидишь, Вика, когда-нибудь их имена будет знать весь мир. Их будут изучать, о них будут писать, потому что это гениально». Вика неопределенно пожимала плечами, все может быть.

Тем же московским августом он уговорил ее поехать позировать к его любимому художнику Толе Звереву. Алику очень хотелось иметь Викин портрет. Вика, пару раз видевшая Зверева на выставках на Малой Грузинской, согласилась неохотно. Эпатажный, неряшливый и скандальный Толя не внушал ей симпатии. А что за портрет получится, если нет никакой связи с художником? Зверев работал молниеносно, что-то поливал водой, размазывал акварель пальцем, рукавом, ляпал разноцветные кляксы, виртуозно чертил тушью. Вика смотрела на портрет и не видела в нем отличия от других зверевских женских портретов. Где-то глазки, где-то ротик, яркие пятна – забавно! Но Алик был в восторге и повесил портрет у себя на Малой Бронной. А потом был счастлив, потому что это была одна из немногих последних работ Зверева, через несколько месяцев художник умер.

Последнюю неделю перед возвращением родителей с девочками Вика провела в Паланге. Собрались неожиданно. Позвонил Никита, что, мол, вы там затаились? Давайте к людям! Солнце, море, свежий ветер! И они, быстро собравшись, уже через час катили из Москвы. Бабушка спать собиралась, когда Вика позвонила предупредить, что уезжает на неделю в командировку.

А утром были в Прибалтике. Веселые, шумные Никита с Жанкой, чистенькая Паланга с уютными барами, ресторанами и кондитерскими. И удивительный воздух, наполненный бог знает чем! Тут и сосны, и солнце, и нагретый песок, и запах моря. Спали мало – ночная жизнь Паланги была весьма разнообразна. Дремали утром в дюнах. Вика быстро покрылась золотистым загаром, который бывает только в Прибалтике. Вода была обжигающе холодной, но сон и усталость смывала сразу же. Неделя пролетела, как один день. Приехала почти одновременно с родителями. Не успела войти в квартиру, как раздался телефонный звонок от мамы: «Давай, Викусь, быстро к нам. Люба пирогов напекла. Пообедаем, потом девочки домой пойдут, а то у тебя наверняка ничего нет». Приняла душ и через десять минут уже обнимала своих загоревших и выросших дочек.

Началась обычная московская жизнь. Девочки пошли в детский сад, Вика с двумя писателями готовила сборник детских рассказов. Отбирала с редактором кое-что из старого и написала новый. Про двух сестричек, которые приехали на море и подружились с умным дельфином. В первый же вечер после приезда соскучившиеся дочки потребовали рассказать новую историю. И Вика быстро придумала про того дельфина, которого они видели в море. История девочкам очень понравилась, они добавляли детали, и, переписав и «причесав» рассказик, она отнесла его в редакцию. «Симпатично, очень симпатично! – прочитав, сказал редактор. – А что? Давай включим его в сборник вместо старых стихов? Их все равно планируют переиздать, а тут свеженький рассказ в новом сборнике». Так что Вика на ближайшие пару месяцев «отстрелялась» и могла спокойно обдумать что-то новое. Девочки росли, и с ними менялись Викины стихи и историйки. Тот веселый рифмованный вздор про «мишек-топотыжек» уже не был интересен девочкам. Зато Алик изрядно веселился, листая красочные издания. И с выражением читал: «Мы, мишки-топотыжки, не рвем мы наши книжки. И носим всегда чистые, красивые штанишки».

– Нет, это шедевр! Чуковский отдыхает! Слушай, Викусь, а вот это: «Уронили мишку на пол, оторвали мишке лапу. Все равно его не брошу, потому что он хороший», случайно не твое? Из серии про мишек?

– Скотина! Ничего не понимаешь, а издеваешься. Это же для детей! Вот будут у тебя дети, я посмотрю, что ты им будешь читать на ночь. Не иначе, как Гумилева, – злилась Вика.

– А когда у меня будут дети, Викусь?

– Ну откуда я знаю, – растерялась она. – Вот остепенишься, женишься – тогда и будут.

– На ком же мне жениться, Викуся, если я тебя люблю?

– Ой, вот только не надо на жалость бить. Кто тебе верит? Я же, по-твоему, дура бесталанная, пишу про мишек.

– Как раз этого я никогда не говорил! Наоборот. Мне жаль, что ты свой талант на «мишек» растрачиваешь. Написала хорошую, настоящую вещь и испортила в угоду редактору… Зачем? Зачем ты ради денег пишешь? Что, тебе деньги нужны? Я дам, сколько хочешь. Ты бы боролась за свою повесть. Сегодня не прошла, через год в журнал попробуй, сколько у нас друзей везде работает! Сидела бы и писала хорошие вещи. Ты же можешь!

– Ты, Алик, как раз дашь посидеть спокойно, чтобы написать хорошее! Прицепился, как клещ… Я и про «мишек» на ходу, левой ногой пишу. Между Домжуром и «Архангельским».

– А ты пиши у меня. Чтобы я тебя видел. Не могу я не видеть тебя, Викусь! Сразу жутко нервничаю: где ты, с кем ты? Говорю же, что ведьма! Зельем каким-то опоила!

– Да кому ты нужен! Опоила я его! А ты не пей!