Книга Ах, Париж! - Барбара Картленд

— Ну ладно, месье, ваша взяла, — ответила она. — Оставьте ожерелье. Посмотрим, что его светлость думает об этом.

— Мадемуазель очень добра, — сказал месье Фабиан. — Не сомневаюсь, когда его светлость увидит, как оно подходит к вашей изумительной коже, о которой говорит весь Париж, он немедленно пришлет мне чек. До свидания, мадемуазель. Всегда к вашим услугам.

Он поклонился и попятился из комнаты. Лицо Генриетты исказилось от гнева, и она поддала ногой валявшуюся на полу шелковую диванную подушку.

— Свинья! Подонок! Отъелся за счет других! — ворчала она, но внезапно ее взгляд упал на открытую коробку с ожерельем, и она улыбнулась.

Когда лорд Харткорт приехал, он обнаружил свою любовницу лежащей на застеленной атласным покрывалом кровати. На красавице не было ничего, за исключением восхитительного изумрудного ожерелья, оттенявшего молочную белизну ее кожи…

Прошло довольно много времени, прежде чем они заговорили об украшении.

— Что это за игрушка? — спросил лорд Харткорт, дотрагиваясь пальцем до крупного изумруда. В другой руке он держал бокал шампанского.

— Тебе нравится? — поинтересовалась Генриетта. Обычно ее вопросы сопровождались призывными взглядами из-под густых длинных ресниц.

— Ты пристрастилась к изумрудам? — спросил лорд Харткорт. — Готов признать, тебе они очень идут.

— Мне они нравятся, — ответила Генриетта. Внезапно она опустила глаза, так что тень от ресниц упала на щеки, и пробормотала: — Однако я не могу позволить себе купить их.

— Они дорогие, — сухо прокомментировал лорд Харткорт.

— Но это, конечно, выгодное приобретение, — поспешно проговорила Генриетта. — Считают, что они принадлежали Марии-Антуанетте и были подарены ей ее любовником из Швеции. Дар любви, мой милый. — Она откинулась на подушки, губы приблизились к лорду Харткорту, экзотический аромат, исходивший от ее надушенного тела, казалось, окутывал его.

Он дотронулся до стройной шейки.

— Но очень дорогой дар, Генриетта, — заметил он.

Она надула губки и отодвинулась от него.

— Ты хочешь сказать, что я не стою его? — спросила она. — Я тебе надоела? Другие мужчины, такие же богатые и влиятельные, почему-то… — Она замолчала.

— Ну, дальше, — начал настаивать лорд Харткорт, — почему-то что?..

— Почему-то они не заставляют мое сердечко биться быстрее, — закончила Генриетта.

И опять она бросила на него призывный взгляд из-под ресниц. Он не отвечал, и Генриетта снова надулась. Она поднялась и подошла к туалетному столику. Каждое ее движение было исполнено грации. Ее тело было гибким и прекрасным, как у молодой тигрицы. Она стояла и рассматривала себя в зеркало, отмечая, что изумруды подчеркивают не только белизну ее кожи, но и великолепный медный оттенок ее рыжих волос. Она подняла руки и вынула шпильки. Медно-золотой водопад низвергся ей на плечи, на спину, окутав ее сверкающим покрывалом.

Лорд Харткорт лежал на подушках и с циничным выражением наблюдал за ней. Потом он тихо проговорил:

— Твои методы, моя дорогая Генриетта, крайне примитивны. Ну ладно, можешь получить свое ожерелье.

— Могу? — Обиженное выражение исчезло. Какое-то время она стояла с протянутыми к любовнику руками, а затем бросилась к нему — сверкающая, полная жизни белокожая красавица в блеске изумрудов и огненном ореоле. Он почувствовал прикосновение ее мягких, шелковистых волос, ощутил ласку ее губ и рук. — Ты замечателен. Спасибо большое! Я так счастлива, очень, очень счастлива!

Возвращаясь позже в посольство, лорд Харткорт думал о том, как легко доставлять удовольствие, когда дело касается только денег. Наверняка друзья назовут его расточительным и будут завидовать тому, что он обладает самой эффектной и самой известной в Париже дамой полусвета. Интересно, размышлял он, почему же при всем при этом он чувствовал себя всегда немного угнетенным, когда уезжал от Генриетты. Она развлекала его, она была очаровательна, она обладала всеми необходимыми любовнице качествами: возбуждала и была непередаваемо привлекательна. Но почему же тогда, спрашивал себя лорд Харткорт, его не покидало ощущение, что чего-то не хватает? Чего-то, что обязательно должно было бы присутствовать в их отношениях.

В его жизни было очень много женщин, но ни с одной из них он не испытывал такого удовольствия, как с Генриеттой. Надо признать, в своем ремесле она достигла высот. Лорд Харткорт знал, что она была права, утверждая, что другие мужчины горят желанием занять его место, если их связь закончится. Однако он сомневался, что она решится на разрыв: он дал ей прекрасный дом, машину, слуг, он оплачивал ее счета, выходившие за рамки тех сумм, которые любой другой мужчина рассчитывал истратить на свою любовницу, он оплачивал их безропотно. Он также покупал ей изумительные украшения.

Дамы полусвета, как говорил Берти, становятся все более требовательными по отношению к тем, кому они дарят свою благосклонность. Но Генриетта в отличие от других по крайней мере проявляла благодарность, к тому же, несмотря на то что ее запросы были чрезмерными, она предъявляла свои требования с таким искусством, что сделка не уязвляла его гордости. И в то же время лорд Харткорт понимал, что их отношения не приносят ему удовлетворения. Чего же он хотел, спрашивал он себя.

Машина выехала на Елисейские Поля, и он принялся оценивающе разглядывать элегантную публику, все еще прогуливавшуюся под каштанами, хотя время свиданий, которые принято было назначать с пяти до семи, уже прошло и близился ужин.

«Чего я хочу?» — в сотый раз задавал он себе один и тот же вопрос. Он с большой неохотой пообещал Генриетте заехать за ней после ужина у посла и отвезти ее к «Максиму». Вечера у «Максима» по пятницам стали уже приедаться. Очарование и волнение, вызванные новизной ощущений, развеиваются, когда знаешь, что увидишь там те же лица, услышишь тот же смех, будешь есть те же блюда и смеяться тем же шуткам.

«Действительно, я слишком мрачно смотрю на вещи!» — сказал себе лорд Харткорт.

Он вылез из машины и направился к широким мраморным ступеням британского посольства.

— Господин Каннингэм ожидает вашу светлость, — сообщил ему дворецкий.

— Где он? — спросил лорд Харткорт.

— Господин Каннингэм поднялся в комнату вашей светлости.

— Прекрасно, — проговорил лорд Харткорт. — В котором часу ужин, Джарвис?

— В восемь, милорд. У вас еще ровно сорок минут.

— Спасибо, — поблагодарил его лорд Харткорт. — Надо сегодня надевать регалии?

— Сегодня у нас ужинает султан Марокко, милорд. Я дал указания вашему камердинеру, какие регалии надеть.

— Спасибо, — еще раз поблагодарил его лорд Харткорт.

Разговор был совершенно ненужным, думал он, поднимаясь в свои комнаты. Его камердинер служил у него уже пять лет и редко ошибался.