Книга Первое свидание - Жанна Ласко
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Вам этого не понять…
Историчка: А ты, ты можешь меня понять в мои сорок два года одиночества? Ты можешь понять, что мне впереди уже ничего не светит? Что я хочу мужчину, но мужчины не хотят меня? Я встречаю только сорокалетних, которые бегают за молоденькими девчонками или за разведенками, уже получившими прививку от семейной жизни. А еще есть очень симпатичные гомики.
– …у меня уже нет впереди времени.
Историчка: У меня не больше! Я хочу ребенка, а это становится уже больше чем на пределе. Как ужасно, ты даже представить себе не можешь, как это ужасно!
– Однако если я хочу прожить остаток жизни счастливо, я должен дать ей времени столько, сколько ей нужно. Чтобы она разобралась в своей жизни, все, что нужно, расставила по местам: свою избалованную эгоистку, своего изменника мужа. Мне легче, чем ей: моя дочь взрослая, моя жена умерла. Я свободен, а она нет. Я должен ждать ее, как юноша ждет своего совершеннолетия.
Историчка: Как юноша! Еще один! Но честное слово, ни один мужчина из тех, кого я встречала, не доходил до такого!
– …Бедняжка! Если бы вы видели ее лицо – опустошенное, окаменевшее. Она сказала мне: «Я позвоню на днях». Эти несколько дней для чего? Подлечить свой ишиас или наконец найти решение и заявить мне о разрыве? Заметьте, ведь первый затронул эту тему я. Какая глупость толкнула меня ляпнуть это, провоцировать ее. Я даже не заслуживаю считаться совершеннолетним: я более неопытный, чем младенец. Шестьдесят пять лет – это, право, еще не старость.
– Если вы так влюблены, вы не старый.
Историчка: Что я могу сказать, кроме глупости! Все равно что, лишь бы отделаться от него.
– Если бы только это было так…
– Ну уж выберите что-нибудь одно!
– Мне было так приятно побеседовать с вами…
Исторична: Он называет это «побеседовать»? Я и слова не вставила!
– У меня нет сейчас времени ответить на все, но что касается Таиланда, то да, с удовольствием.
Исторична: О, какая физиономия! Очень смешно!
– Да нет, это была шутка. Ничего, все устроится. Как хорошо быть влюбленным.
Брижитт: Как ужасно быть зависимой! Потерять всякую самостоятельность, всякий стыд! Лучше отказаться от стольких нужных вещей, чем их просить! У меня такое чувство, будто я уже в приюте для стариков и какая-нибудь молодая толстуха, затянутая в наглаженный халат, сейчас войдет со своим мерзким подносом в руках и закричит: «Ну как, бабка, уже проголодалась?»
– Э-э, старушка, ты хандришь?
– Ах, прошу тебя, не называй меня старушкой, сейчас это звучит особенно неуместно!
– Ладно. Но ведь ишиас нас хватает в любом возрасте.
– Это всем известно, особенно трудно ишиас излечивается у грудного ребенка.
– Без смеха. Мой отец мучился с этим в тридцать пять лет, а после полгода ходил в корсете.
– Мне нравится в тебе, Женевьева, что у тебя всегда находится, чем подбодрить.
– Да нет, не всегда же кончается корсетом, ты знаешь.
– Знаю. В такую минуту каждый думает о своем ишиасе. Я знаю самые разные сроки болезни, различные способы лечения и тому подобное…
– Сколько уже дней ты болеешь?
– Девять.
– В самом деле?
– Да. Ты не поможешь мне вымыть голову? Я безобразно выгляжу, но не хочу просить об этом Пьера.
– Я сама должна была бы догадаться. Как мы это сделаем?
– Я уже продумала. Сейчас у меня достаточно времени, чтобы поразмышлять.
– И чтобы заняться своими ногтями! Никогда не видела у тебя таких ухоженных ногтей.
– Ничего не делать – это надо уметь. Должна же неподвижность как-то компенсироваться.
– Девять дней? Не могу опомниться! Я бы не выдержала.
– Как будто у меня был выбор!
– Тебе повезло, что Пьер оказался на высоте.
– Ну да!..
Брижитт: Святой Петр, помолись за нас!
– И все же хорошо! Как бы ты была без него?
– Как тогда, когда его не было здесь. Нашла бы выход.
– Ну да!..
Женевьева: Наверное, если бы мне хоть немного такого упало с неба, я бы не отказалась. А знаешь, так мне больше нравится. Прежде всего стало лучше: наволочки меняются ежедневно, простыни через день, в вазах свежие фрукты, подносики, кофе в десять часов, чай в пять. Уход такой, что на это потребовалась бы не одна подруга, а целых три. Нет ничего лучше, чем муженек. Утверждаю это со знанием дела, я ничего так не боюсь, как трехдневного гриппа. Грипп у одинокой женщины! Что может быть хуже? Только грипп у матери-одиночки.
– Я тебе все же напомню, что я выкрутилась без него, когда мне пришлось две недели поработать в Риаде или когда Анн призвала меня пожить у нее во время родов. Нужно было пристроить Летисию, на кого-то оставить бутик. В то время у меня еще… было Лилианы. Впрочем, ты в то время была великолепна, я гораздо больше чувствовала присутствие твое, чем дорогого Пьера, которого ты расхваливаешь сегодня. А ведь еще полгода назад ты поносила его.
– О, это правда! Он тогда отказался подежурить вместо тебя около Кароль, когда ей сделали операцию по поводу аппендицита, потому что пообещал своей тогдашней подружке поехать с ней на уик-энд в Трувиль.
– Не напоминай мне об этом случае, я уже постаралась забыть его.
– А когда, уж не помню в какой день рождения Летисии, он смылся в последний момент, хотя вы договорились сводить дюжину ее подружек в бассейн?
– Замолчи, мерзавка!
– Но все-таки все эти годы он вел себя как настоящий подонок.
– Я еще не все тебе рассказала!
– О, давай рассказывай!
– И не подумаю.
– Теперь ты его защищаешь?
– Нет, я защищаю себя. От стыда, что страдала из-за такого типа.
– А-а, ты страдала из-за типа такого же, как все они. Не лучше и не хуже.
– Не верю.
– Может быть, ты знаешь таких, кто лучше?
– Альбер, я чувствую это, отнюдь не такой эгоист.
– Альбер? Почему ты вспомнила о нем? Я думала, ты с ним рассталась.
– Мне так не хватает его!
– Он тебе позвонил?
– Подозреваю, да. Вчера утром Пьер поднял трубку, незнакомый голос извинился и дал отбой. Я уверена, это был он.
– И ты не перезвонила ему?
– Он на несколько дней уехал в Пуатье. Какие-то изыскания в архивах. Я не знаю, по какому номеру звонить.
