Книга Сальвадор Дали. Божественный и многоликий - Александр Петряков

Дело тут было в его отце, который являлся не только сепаратистом, но и инициатором официального разбирательства по поводу фальсификации выборов, в результате которых реальной властью в Испании стал обладать генерал Примо де Ривера. Так что все дело было в политике. В 1931 году, когда семилетняя диктатура генерала закончилась, отец Дали говорил, что гражданский губернатор Жероны предлагал ему тогда сделку: если он прекратит разбирательство по выборам, его сына тотчас же отпустят на свободу.

В тюрьме, вспоминал художник, было не так уж плохо: каждый вечер он пил с другими политзаключенными дурное шампанское местного розлива и объедался передачами, что без конца носили в тюрьму родственники и друзья. Через тюремную решетку он мог любоваться к тому же пейзажами Ампурдана.

Год спустя Дали впервые выставился в Мадриде. Выставка была организована «Обществом художников-иберийцев», среди ее устроителей были Мануэль де Фалья, Лорка и Даниэль Васкес Диас, из-за которого Дали выгнали из Академии. На вернисаже, проходившем во Дворце Веласкеса в парке Ретиро, было представлено одиннадцать работ молодого художника из Каталонии. Семь работ были выполнены в манере кубизма, а четыре — в реалистической. Это деление на два направления было отмечено критиками, причем мнения были разными. Одни ёрничали и ехидствовали по поводу его «Натюрморта», дескать, груши зелены, а бутылка полупуста и тому подобное, зато мнение Эухенио Д’Орса и других известных критиков и знатоков живописи было положительным. Пресса Жероны, Барселоны и Фигераса также отметила большой успех Дали. Его имя становилось популярным.

Еще больший успех сопутствовал ему после персональной выставки в Барселоне, в престижной галерее Далмау. Сам художник на выставку не приехал. Героиней вернисажа стала его сестра Ана Мария, изображенная на восьми висевших тут холстах. Она и ее отец открывали эту выставку, давшую такой обильный урожай откликов и рецензий, что нотариус решил собирать их в отдельный альбом, который впоследствии станет бесценным источником для исследователей творчества Дали. Во вступлении к этому альбому отец пишет, что успех сына превзошел все ожидания, и он начал собирать газетные вырезки с целью, чтобы потомки могли «составить суждение о моем сыне как о художнике и гражданине».

На этом вернисаже были представлены несомненно прекрасные работы, и прежде всего это «Венера и моряк», ее купит вскоре Васкес Диас, и «Женщина у окна», где Ана Мария стоит спиной к зрителю и созерцает бухту Кадакеса из окна их дома в Эс-Льяне. Обе эти картины настолько разнятся, что и оценивать их нужно с разных позиций. Если в «Венере и моряке» художник отдает дань кубизму, отправляя зрителя прямо в объятия Пикассо, с примесью собственного, уже нарождающегося в этом и других ранних холстах далианского индивидуального стиля с перспективой, открытым пространством и мелкими деталями, то «Женщина у окна» — это шедевр другого, что ли, вида. Здесь явлено высочайшее живописное мастерство художника с таким виртуозным блеском, с таким неподдельным, ясно видимым восторгом молодого Дали перед совершенством художников прошлого, что просто дух захватывает. И в то же время это не ортодоксальный академизм, не подражательная гладкопись, а наполненная глубочайшим смыслом аналитическая работа, где художник словно бы размышляет о колоссальных возможностях техники старых мастеров, которая с успехом может и должна служить современному искусству. По композиции эта картина очень напоминает рисунок немецкого художника XVIII века Тишбейна, на котором поэт Гёте стоит спиной к зрителю у окна квартиры в Риме. В «Женщине у окна» в то же время чувствуется едва заметное дыхание сюрреализма, и все же это шедевр реалистического искусства, где в едином обобщенном колорите скрыто столько цветовых нюансов, выявляемых безупречной игрой света, что воистину удивительно, как мог такой сравнительно молодой художник, а Дали тогда было всего двадцать лет, достичь такого высочайшего уровня мастерства.

В этой связи небезынтересно вспомнить манифест, распространявшийся на открытии иберийской выставки в Мадриде. Нет сомнения, что Дали был одним из авторов. Там есть такие, например, пункты: «Мы ненавидим официальную живопись», и в то же время: «Мы уважаем и считаем прекрасными творения великих мастеров: Рафаэля, Рембрандта, Энгра…» А уж они-то, выше перечисленные, в свое время были тоже официальными художниками. И, наконец, последний пункт: «Мы восхищаемся нашим веком и его художниками и надеемся, что нашими работами выражаем уважение Дерену, Пикассо, Матиссу, Браку…» Перечислен еще десяток имен.

Это в духе Дали того времени: он любил и уважал как новых одаренных, так и старых мастеров и старался брать как у тех, так и у других нужное для себя.

После успехов выставок сына в Мадриде и Барселоне Дали старший окончательно убедился, что у сына нет иного пути, кроме тернистой дороги живописца, и решил отпустить его в Париж, куда Сальвадор уже давно рвался. Мысль, что он сможет увидеть своими глазами шедевры Лувра, возбуждала его ужасно, к тому же он хотел встретиться и с Бунюэлем, начинавшим заниматься в Париже кинорежиссурой. Отец, зная его полную житейскую неприспособленность, отправил вместе с сыном свою жену и дочь Ану Марию, чтобы они присматривали за ним.

Итак, в апреле 1926 года Дали вместе с сестрой и мачехой, теткой Каталиной, отправился в вожделенную французскую столицу. Там их встретили Бунюэль и друг Лорки художник-кубист Анхелес Ортис, который устроил встречу Дали с Пикассо. Встреча с мэтром, которым он просто грезил, стала для него знаковым событием. Вот как ее описал сам Дали:

«В величайшем волнении, так, словно я удостоился аудиенции римского папы, в назначенный час я переступил порог дома художника.

— К вам я пришел раньше, чем в Лувр!

— И правильно сделали! — ответил Пикассо.

У меня с собой была небольшая, тщательно упакованная картина — «Девушка из Фигераса». Четверть часа, не меньше, Пикассо молча разглядывал ее. Потом мы поднялись к нему в мастерскую, и два часа он показывал мне свои работы: вытаскивал огромные холсты, расставлял их передо мной — еще, еще и еще. И, выставляя очередную картину, всякий раз бросал на меня такой яростный, живой и умный взгляд, что я невольно содрогался. И я в свой черед не произнес ни слова. Но, спускаясь по лестнице, мы вдруг переглянулись. Пикассо спросил меня одними глазами:

— Уловил суть?

И я, тоже глазами, ответил:

— Суть уловил».

Поездка была очень краткой. Всего несколько дней семья провела во французской столице. Сальвадор все эти дни часами выстаивал в Лувре перед картинами Рафаэля, Леонардо и Энгра. Нашлось время и для посещения знаменитых кафе на Монмартре, где обитали художники со всего света, в том числе и из Испании. Затем отправились в Бельгию, где Дали с восторгом и радостью увидел подлинники Вермеера, которого почитал наряду с Веласкесом до конца своей жизни.

Париж просто потряс молодого художника. Он только тут понял, что затхлая атмосфера Академии не идет ни в какое сравнение с легким и свежим дыханием новизны и творческого полета, что чувствуется повсюду в этом волшебном городе, словно осененном благодатью Аполлона. Здесь к нему пришло и осознание того, что на родине он, даже добившись успеха, будет тем не менее, говоря образно, хоть и хорошим, но вином местного разлива, и его рано или поздно, наклеив ярлык, навечно упрячут в «погреб» испанского искусства.