Книга Клубника со сливками - Светлана Лубенец

Егоров плюхнулся на кресло рядом с кроватью, а Лариса встала за его спиной и даже положила руку ему на плечо, как на старинных фотографиях.

– Юра, ты помнишь… Никиту? – спросила Евстолия.

– Соловьева? Папиного шофера?

– Нет… папиного сына от первого брака…

Егоров пожал плечами и ответил:

– Да так… Немного… Мы почти и не виделись с ним. А что?

– А то, что он неожиданно появился на нашем горизонте.

– И? Хочет встретиться?

Евстолия переглянулась с Анечкой и сказала:

– Думаю, тебе придется с ним встретиться, потому что он… В общем, он недавно приходил, Юра… чтобы предъявить свои права.

– Права? На что?

– На все! – выкрикнула Евстолия почти таким же громовым голосом, каким обладала в юности.

– Не понимаю, – покачал головой Юрий и даже пожал руку Ларисы, которая посчитала это хорошим знаком и тут же положила вторую ладонь на другое его плечо.

– На все, Юра, это значит, на коллекцию книг и на эту квартиру… со всем ее содержимым…

Егоров усмехнулся:

– Ну… на коллекцию он, наверно, может претендовать, как сын, а вот на квартиру… Она же является моей по завещанию.

– Понимаешь… – Евстолия приподнялась на своих подушках, и Юрий впервые в жизни прочитал на лице матери настоящий животный страх. – Он утверждает, что уже говорил с юристами… и получается… будто бы незаконно, что ты наследуешь все один.

Егоров в раздумье потер подбородок и сказал:

– Может, он и прав… Я в этом не разбираюсь. Он ведь тоже сын отца. Мы можем отдать ему часть коллекции…

– Юра! Что ты говоришь! – перебила его Евстолия. – Николой Витальевич собирал ее всю жизнь не для того, чтобы она разошлась по рукам!

– Ну… почему по рукам? Она будет находиться в равных долях у его сыновей. Не вижу в этом ничего страшного.

– Ты не знаешь Никиту, Юра! Он продаст все! Он так и сказал, что продаст! Ему нужны деньги! Ему плевать на коллекцию!

Лариса посчитала, что пора и ей кое-что добавить к словам свекрови.

– К тому же, Юрочка, у тебя есть сын! – ввернула она. – Коллекция деда может и ему пригодиться. Евстолия Васильна говорила, что эти книги и… всякие альбомы с репродукциями год от года только дорожают!

– Лариса права, – прошептала Евстолия и упала на подушки, закрыв глаза.

– Мама! Что?! – испугался Егоров.

– Со мной все в порядке… – проговорила старуха и опять окинула всех потускневшим взглядом. – А вот с квартирой… Даже если уступить Никите всю коллекцию, чего, разумеется, никто не собирается делать, то остается еще квартира, на которую он тоже претендует. Он собирается оспорить завещание Николая Витальевича, понимаешь?!

– Но ведь там все законно! Отец имеет право завещать свое имущество любому из сыновей! Разве не так?

Евстолия не ответила. Егоров обернулся к Анечке. Та ловила ртом воздух, как выброшенная на берег рыба.

– Не понимаю, чего вы так испугались? – улыбнулся Юрий.

Женщины продолжали молчать, и он вынужден был сказать:

– Если хотите, я могу встретиться с Никитой и даже вместе с ним сходить к юристам. Да и вообще… мы же братья… Может быть, договоримся?

Евстолия опять приподнялась с подушек и, пожевав бледными губами, незнакомым сыну голосом сказала:

– Все дело в том, что вы не братья, Юра…

– Не братья? – удивился Егоров.

– Что значит «не братья»? – спросила Лариса, выскочила из-за спины мужа и уселась прямо на постель свекрови. – Ну-ка, ну-ка! Это что-то новенькое!

Евстолия вздохнула и, остановив на сыне блеклые глаза, ответила:

– Никита тебе не брат, Юра… Он твой отец…

– Ничего не понимаю… – пробормотал Егоров ставшим вдруг шершавым и непослушным языком. – Я сын… Никиты?

Евстолия кивнула.

– Поэтому он и собирается оспаривать завещание. Он первый наследник по прямой линии, – сказала она.

– Погоди с завещанием… – отмахнулся от нее Юрий. – Как же я могу быть сыном Никиты, если ты… Не хочешь же ты сказать, что Никита… и… Неужели такое предательство возможно? Папин сын… и ты?!!! – Он перевел гневный взгляд на Евстолию и задушенным голосом произнес: – Неужели даже ты, такая правильная… Что же вы за люди, женщины? Нет… Вы не люди… Вы… вы твари… грязные похотливые самки, которым все равно, с кем…

– Погоди, Юрочка, – бросилась к нему Анечка.

Егоров оттолкнул ее, крикнул:

– Да пропадите вы пропадом вместе с вашими квартирами, завещаниями… памперсами!.. – и выбежал из квартиры.

– Да объясните вы наконец все в деталях, – потребовала Лариса, но Анечка уже билась в рыданиях, уронив голову на стол, заставленный лекарствами, а Евстолия, отвернувшись от невестки, вспоминала прошлое.

* * *

Евстолия Васильевна смолоду не отличалась красотой. Когда она была в девушках, в продаже практически не было косметических средств по уходу за лицом и телом. Сколько бы она ни мыла голову душистым или, по совету некоторых просвещенных в этом вопросе, коричневым хозяйственным мылом, волосы почему-то всегда казались жирными и неухоженными. Ей приходилось гладко зачесывать их и сворачивать на затылке в тугой пучок, чтобы не выбивалось ни одной прядки, потому что если они выбивались, то висели жалкими и неопрятными тусклыми пасмами. Нельзя сказать, что эта прическа шла к ее широкому лицу с высоким лбом. Лоб следовало прикрывать какой-нибудь импозантной челкой, но где ж было взять эту импозантность! Глаза тоже были весьма невыразительные: небольшие, светло-серые, глубоко посаженные, да еще и под резко выдающимися надбровными дугами. Под глазами очень рано появились коричневатые круги, которые не могла замаскировать никакая пудра: ни «Белый лебедь», ни «Рашель». Нос же, в отличие от глаз, был крупным и мясистым. Самой приличной деталью лица Евстолии были губы: аккуратные, в меру розовые, с пухлой нижней губой. Но что могла сделать какая-то одна губа, если все остальное никуда не годилось!

А еще ей и с именем «повезло»! Разумеется, все ее звали Толькой и смеялись при этом, пока не надоедало. Она настаивала, чтобы ее называли последней частью выспреннего имени, то есть Лией, но этот номер у нее так и не прошел. Для всех знакомых она всю жизнь была Толькой, Толей и лишь под старость – Евстолией.

Молодые люди на нее никогда не заглядывались. Она делала вид, что это ее нисколько не интересует, запоем читала классическую литературу и тайно пописывала стишки о высокой любви, которая непременно ее найдет, поскольку только на высокое и оставалась надежда. Разумеется, ею, интеллектуалкой, не могут заинтересоваться пошлые мальчишки, которые щиплют девчонок за всяческие выпуклости и шепчут на ухо сальности. Ее полюбит мужчина умный и солидный, а все те, кто сейчас непристойно лижется по углам и темным закоулкам, еще будут ей завидовать. Надо только никуда не торопиться, набраться терпения и ждать.