Книга Запретные страсти - Натали Митчелл

— Ну, не без этого! Вы же все-таки ее учительница, а не подружка. Но ей хорошо с вами, Кэтрин. Лучше, чем с кем бы то ни было… Вы не трясетесь над ней, как я, и вы еще не махнули на нее рукой, как…

Он оборвал себя, но Кэтрин без труда продолжила: «Как ее мать». Гувернантке стало так жаль девочку, что она едва не развернула машину, чтобы вернуться и просто обнять Нору еще раз.

— То, что вы познакомили ее со своим сыном — это очень здорово, Кэтрин. Вы продемонстрировали нашей девочке, что доверяете ей самое дорогое. А, значит, ставите ее на один уровень с собой.

— Разве может быть иначе?

— Да, но до сих пор все относились к Норе, как к слегка чокнутой, и она сама уже начала думать о себе также…

— Но вы же не считаете дочь чокнутой!

Темные брови мужчины сошлись на переносице:

— Я ведь не отдал ее в школу, Кэтрин. И она поняла — почему… Я виноват перед моей девочкой не меньше, чем остальные. А, может, и больше, ведь это я произвел ее на свет… такой.

Кэтрин решилась:

— Я плохо знаю Маргарет. Вам не кажется, что Нора во многом напоминает ее?

Рон резко повернулся:

— В чем именно?

— Даже внешне, — заторопилась Кэтрин, напуганная его откровенным раздражением. — И потом эта детская привязанность к чудесам…

— Вы полагаете, Маргарет верит в чудеса? Не смешите меня!

Стараясь смотреть только на дорогу, которая и впрямь была не из легких, Кэт пробормотала:

— Все женщины верят в чудеса. Или, по крайней мере, хотят в них верить.

Его смех опять отозвался ознобом. Женщине даже показалось, что дыхание Рона скользнуло по ее коже.

— Ох, Кэтрин! — весело сказал мужчина. — Не беритесь судить обо всех женщинах. Не можете вы их знать, как я не возьмусь вещать от лица всех мужчин.

У нее вырвалось:

— Вы не такой, как все!

— Нет?

По-собачьи склонив голову на бок, как делала Джерри, выпрашивая кусочек со стола, Рон заглянул ей в лицо, и Кэтрин пришлось взглянуть на него. Он не смеялся. Ей даже показалось, что в его улыбке светится не совсем понятная печаль.

— И что же во мне не такого?

«Он — жигало! — опять сплыло предостережение Николь. — Он попытается очаровать тебя».

Кэтрин беспомощно заспорила: «Но зачем ему это? Какой от меня прок? Или он тоже замышляет с моей помощью как-нибудь отомстить Николь? Да нет, быть не может. Только не это… Да хочет ли он мстить ей?! И за что? Ему-то — за что?»

Николь объясняла его к ней ненависть (которой, кстати, Кэтрин пока не заметила) желанием освободиться от чувства вины, которое в ней материализовалось. Уничтожив ее окончательно, Рон избавиться от угрызений совести, которая вновь превратиться во что-то нереальное, как у большинства людей.

Кэтрин мешало поверить в это лишь то, что она не могла явственно вообразить человека, мечтающего разделаться с Николь. И уж во всяком случае, этот человек никак не мог походить на Рона Коллиза.

С трудом вернувшись мыслями к его вопросу, она ответила первое, что пришло в голову:

— Обычные мужчины не дарят машины гувернанткам своих дочерей.

— Да бросьте! — небрежно прервал ее Рон. Откинувшись на спинку сиденья, он сказал как бы самому себе: — История знает идиотов, которые дарили дворцы служанкам.

Кэтрин почувствовала себя уязвленной:

— Вы считаете это идиотизмом?

— Правда, те были их любовницами, — задумчиво добавил Рон.

— Чаще такое случается, когда только добиваются любви…

Он снова заглянул ей в лицо:

— Вы полагаете, что я добиваюсь…

— Нет, что вы! — смутилась Кэтрин. — Я совсем не вас имела в виду!

— А, может быть, и напрасно, — сухо проговорил мужчина и попросил: — Остановите, Кэтрин. Я возвращаюсь.

18

«А если мне самой позвонить ему?» — Николь протянула руку к трубке и тотчас отдернула ее.

— Нет. Не сейчас.

«А когда же?!» — тихонько взвыла в ней та, что так и осталась в том дне, когда Джастин сказал, как бы между прочим:

— Да, кстати. Я сегодня уезжаю в Нью-Йорк. Ты же понимаешь, если я останусь в этой дыре, обо мне так никто и не узнает.

— Я понимаю, — ответила Николь уже из сегодняшнего дня, пустого и серого, несмотря на вечное солнце за окном. Его свет резал глаза, но не проникал в душу. С тех пор, как Джастин уехал, Николь носила в себе сумерки.

В последние дни ей не хотелось даже курить, и Николь сказала себе, что оказывается отучиться от этого вовсе не так сложно, как расписывают. Просто однажды у тебя вдруг пропадает вкус к жизни и ко всему, что составляет ее удовольствия. Но выбрасывать из дома сигареты она пока не стала.

«Что я скажу ему, если все же решусь набрать номер? — спросила она себя. — Проскулю, что не могу жить без него? Что без любви я превращаюсь в какого-то мерзкого демона, готового выместить свою обиду на жизнь даже ребенка? Что я окончательно потеряла надежду, узнав, что в этом деле замешан Рон Коллиз? Зачем Джастину знать все это? Он вырвал меня из сердца еще в тот день, когда решился уехать с Мэг. И если временами ему чудится, что его душа тоскует по мне, то это ведь только самообман. Подобно тому, как болит и ноет недавно ампутированная нога…»

Она попыталась усмехнуться: «Я — нога». И представила себя валяющейся в груде мертвых обрубков. Но это не показалось ей смешным.

Пытаясь разогнать давящую тишину, Николь произнесла вслух:

— Я скажу ему: «Джастин, я приеду на твою выставку». Только это. И повешу трубку. И пусть решает сам, что это значит для меня и для него. И как ему быть, если я когда-нибудь действительно приеду.

Девушку вдруг словно окатило холодной водой: не когда-нибудь, послезавтра! И все внезапно приблизилось, подступило к горлу беспомощными слезами, которые заставили Николь выкрикнуть:

— Позвони же мне еще раз!

В пустом доме голос прозвучал особенно жалобно. Закусив палец, Николь прислушалась к пустоте, и подумала, что не будь Кэтрин с сыном, эта музыка небытия окружала бы ее всегда. Зачем она напустилась на Кэтрин из-за этой машины? Разве подруга обязана в угоду ей отказываться от подобных даров судьбы? Она и так готова была сквозь землю провалиться, когда Николь выговаривала ей, видно же было… Какое она имела право чернить эту нежданную радость? Майк просто визжал, увидев эту злосчастную машину…

Даже если Рон таким образом пытается расположить Кэтрин к себе? И даже если это удастся ему — какая разница? Разве отомстив ему, Николь сможет тем самым вернуть того единственного человека, имя которого стоном звучит в ее душе? Какой же тогда смысл в ее мести?