Книга Игнатий Лойола - Анна Ветлугина

— Знаем. Иначе давно бы тебя сдали куда следует.

Альбрехт обиделся. Подумал было бежать. Повару точно не с руки бросать поклажу и гоняться за ним. Только еда и тёплый ночлег пропадут. И Фромбергер смирился. Ответил, садясь на телегу:

— Из Виттенберга я.

— И как там у вас? Попов громят?

Перед бегством Альбрехта в его родном городе как раз убили священника.

— Есть немного, — сказал он, подумав.

— У нас вокруг замка всё тихо. И в Айзенахе пока не слышно. А дальше к Мооргрунду монастырь, говорят, пожгли. И северней крушат, жгут, душегубничают. Что творят, что творят!

— Не случайно же всё это, — осторожно начал Альбрехт. Искоса он поглядывал на собеседника, пытаясь угадать его мысли. Повар быстро пресёк эти угадывания:

— Я никого не сужу, парень, моё дело — кухня. И твоё теперь тоже. Умничать начнёшь, когда отработаешь. И нечего морду кривить. Нету ведь у тебя ни что пожевать, ни где поспать, скажи, я не прав?

— В какой-то степени, — Альбрехт пытался сохранить достоинство. Повар хихикнул и отвернулся.

«Странно, — подумал Фромбергер, — он совсем не похож на глупца, а берёт в замок незнакомого человека. Вдруг я всё-таки окажусь вором и стащу самый жирный окорок? Или вообще отравлю сиятельных хозяев?»

Лошадёнка неторопливо цокала по городским улочкам. Вскоре город кончился, потянулись луга, болотца... Впереди нависла гора, поросшая густым лесом. На самой её вершине, словно гигантские ели, вздымались остроконечные башни.

«Повезло мне, — думал студиозус, — когда бы ещё пустили в такую красоту?»

Кобылка вошла в лес, поднялась несколько кругов по извилистой дороге и остановилась.

— Слезай, честный человек! — весело сказал повар. — Пора своё доброе имя отрабатывать.

В родительском доме Альбрехт немало натренировался на мешках с мукой, но это не слишком помогло. Он совершенно выбился из сил, поднимая тяжеленные брюкву и морковь на гору, к воротам замка. Повар в это время беседовал наверху со стражником.

— Это только один раз! — успокоил он потного студиозуса, волочащего последний мешок. — Потому как наружу выйдешь только через три месяца, — объяснил он, дождавшись, пока стражник запрет ворота.

— Спасибо, что уберегли меня от самой тяжёлой работы, — язвительно поблагодарил Альбрехт.

— Да не стоит благодарности! — радушно отозвался повар. — Внутри работёнка не легче.

И он указал на боковую тропу, круто поднимающуюся почти сразу от входа.

ГЛАВА ЧЕТВЁРТАЯ

Иниго решил всерьёз заняться своей душой. Столько непонятного, даже опасного скрывалось в ней! Следовало отметить чем-то зримым начало новой жизни. Почти доехав до Монсеррат, он счёл себя неподготовленным к посвящению в воины Христовы и рыцари Пресвятой Девы. Действительно, разве его жизнь достаточно изменилась, хоть и средств стало меньше? Несмотря на ранения, он всё тот же сеньор Иниго Донёс де Лойола, гордый, пусть и небогатый дворянин из прославленного рода.

С этими мыслями он свернул в Лериду — последнее большое селение перед знаменитым монастырём. Там продавалось кое-что полезное для паломников. Лойола тут же купил альпаргату — полотняные туфли на пеньковой подошве. Осмотрел покупку внимательно. Нахмурился.

— Удобные, не сомневайтесь, — заверил его лавочник.

— Вот то-то и оно! — вздохнул Иниго. — Не паломничество, а приятная прогулка в таких получится.

Продавец пожал плечами:

— Все берут, не жалуются.

— Ещё бы им жаловаться! — проворчал под нос будущий паломник. — Ах... Кстати, что это у вас висит такое замечательное?

— Да чего ж тут замечательного, сеньор? Мешки и есть мешки.

— Вы сами их шьёте или, может быть, заказываете портным?

— Да каким портным, сеньор. Сами, конечно. Тут и шить-то нечего.

Порывшись в потайном кармане своего чёрного хубона, Лойола достал монету.

— Сшейте мне такой же мешок. Только с прорезями для рук и головы.

Продавец внимательно посмотрел на него.

— Простите, сеньор, я вас правильно понял, вы хотите сшить из мешочной ткани... рубашку?

— Правильно понял, — Иниго хищно ощупывал взглядом полки, — вот эту тыковку для воды ещё дайте.

— Но... сеньор, — лавочник даже забыл изображать суету. — Разве можно прямо на тело одежду из мешковины? Колоться ведь будет, не стерпите.

Он с жалостью посмотрел на странного покупателя. Тот невозмутимо осматривал посохи.

— Колоться, это хорошо. Обязательно сшейте. Прямо сейчас. Много времени это шитье не займёт.

— Такая одежда подходит только для праведников, — с благоговением в голосе ответил лавочник, — вы праведник, сеньор?

Покупатель, будто не слыша, продолжал:

— И ещё вот этот посох. Ты прав. Одежда выйдет превосходная. Обязательно подарю её знакомому праведнику.

Со свежесшитой колючей рубашкой, а также с другими покупками, притороченными к луке седла, Иниго покинул Лериду.

— Праведник... Праведник? — бормотал он, направляя мулицу на дорогу, ведущую к монастырю. — Неужели и впрямь мне суждено стать праведником? А вдруг опять искушение?

Монсеррат потряс его своим величием. Немало гор и скал ему пришлось повидать, но эти!.. Будто тысячи человеческих фигур рвались в небо, да так и окаменели, слившись в единый монолит.

Лойола слез с мулицы. Долго стоял, держась за седло, не решаясь двинуться дальше.

— Добрый рыцарь, а добрый рыцарь! — раздался скрипучий голос откуда-то снизу. На земле, прикрывшись ветошью, лежал нищий. Лицо было грязное, из-под тряпья высовывались ноги, покрытые багровыми язвами.

— Поможешь несчастному, добрый рыцарь? — проскрипел он.

Иниго по привычке потянулся к кошельку и замер. Теперь денег не было совсем. Последние гроши он потратил в Лериде.

— Прости. Нету, — ему показалось, что голос прозвучал фальшиво.

Нищий не ответил. То ли закашлялся, то ли засмеялся. Со вздохом, Лойола снова влез в седло и поехал в гору. Вскоре начали встречаться монахи, спешащие по своим делам. Одному из них он поведал о своём желании генеральной исповеди. Получив совет обратиться к отшельнику Жану Шанону, Иниго пожертвовал монастырю мулицу, служившую ему верой и правдой всю дорогу, и, опираясь на посох, отправился на поиски исповедника.

Это происходило за три дня до праздника Благовещенья.

Будущий паломник, боясь упустить какой-либо грех, попросил письменной исповеди. Все три дня до праздника он без отдыха трудился, исписав немало страниц своим безупречным почерком. Отшельник счёл возможным отпустить грехи, и Иниго, верный своим любимым рыцарским романам, пошёл посвящаться в рыцари Пресвятой Девы. Он повесил перед Её престолом своё оружие — кинжал и шпагу — и всю ночь простоял на коленях, совершая рыцарский обряд «бдения над оружием».