Книга Ночь светла - Петер Штамм

Спустя час Хуберт уже вышел на улицу. Не найдя в папках ничего путного, он отнес в машину только проектор и диапозитивы: вдруг исходный материал когда-нибудь пригодится? Стрелки часов близились к полуночи, но все еще было тепло.

Скоро уже шесть лет, как он преподает в Высшей художественной школе. До конца семестра еще две недели, но он, закончив все дела, испытывал то смешанное чувство свободы и угнетенности, какое охватывало его всякий раз перед началом летних каникул.

Хуберт закурил сигарету, открыл в машине окно. Народу на улицах еще полным-полно, издалека доносится вой сирены. Непривычно жаркая и сухая погода стоит вот уже почти месяц. Сначала Хуберт этому радовался, но чем дальше, тем больше он впадал в беспокойство. В новостях сообщалось о погибающих от засухи посевах, только и разговоров было, что о потеплении климата, но не в том состояла причина его беспокойства. Переезжая в цент ре города мост через реку, он обратил внимание на мигающий сигнал штормового предупреждения.

* * *

Наутро пошел мелкий дождь. Хуберт открыл окно с водительской стороны, прохладный ветер дул ему в лицо. Сегодня он проснулся рано, чтобы убрать квартиру перед отъездом. В машине прослушал прогноз погоды: на ближайшие дни обещают холод и дождь, граница снегопада опустится ниже отметки в тысячу метров.

Выехал он в самый час пик. Когда он, не очень-то опытный водитель, чуть медлил со сменой полосы или секундой позже трогался с места на светофоре, сзади раздавались нетерпеливые гудки. На автостраде он двигался в плотном потоке машин. Часа через два он заехал на стоянку прямо перед съездом с автострады, чтобы выпить кофе. В ресторане по всем стенам висели картины художника, который сделал себе имя на изображениях тигров и слонов. В тоненьком рекламном проспекте значились абсурдно высокие цены на выставленные работы. Но у Хуберта эти работы вызывали почти физическое отвращение, он постарался уехать поскорее.

По дороге развлекал себя размышлениями о том, как можно зарабатывать деньги по принципу того художника. С тех пор как Хуберт начал преподавать, он почти не писал картин.

Раньше он всегда смеялся над художниками на теплых профессорских местечках, но после рождения Лукаса принял предложение художественной школы. Работа в штате представлялась единственной возможностью вести добропорядочный образ жизни и не закончить ее нищим художником.

Когда Лукас пошел в детский сад, Астрид вернулась на работу в отдел недвижимости того самого банка, где служила прежде. Они переехали в соседний городок, где могли себе позволить приобрести небольшой дом на окраине.

Помимо службы в банке, Астрид продолжала курс обучения работе с энергией и телом. Хуберт невысоко ценил круги приверженцев эзотерики как способа оказания жизненной помощи, в которых отныне вращалась Астрид. Раз-другой он выступил с ироническими замечаниями по этому поводу, но Астрид отвечала до того раздраженно, что он теперь и слова не говорил, когда она очередной раз записывалась на семинар по психодраме или дыхательной гимнастике в выходные дни.

Прошло немного времени, и она уже сама стала предлагать тренинги для руководителей. В подвале дома она устроила нечто вроде приемной комнаты. По стенам развесила картины одной итальянской художницы, Хуберт с нею дружил. Правда, ее городские пейзажи в режиме мультиэкспозиции, по которым бродят безликие прохожие, всегда казались ему чересчур холодными, но Астрид уверяла, что для ее клиентов ничего лучше не придумаешь. Лишь в углу на маленьком столике она разместила камень – розовый кварц. Заказала печать флаера с текстом про компетенции руководителя и диагностику проблемы, про ресурсы и параметры. Вскоре появились и первые посетители, в основном сотрудники ее банка, вместе они скрывались внизу, в подвале.

– Когда клиентов станет больше, я зарегистрируюсь как индивидуальный предприниматель, – поделилась с ним за ужином Астрид. И страшно разозлилась, когда Хуберт сказал, что начальников привлекает на тренинги исключительно ее сексапильность.

– Или ты случайно на каждый прием надеваешь короткую юбку?

– Что ж, тебе и самому пора бы призадуматься о балансе между работой и личной жизнью, – не сдавалась Астрид. – И еще. Я была бы тебе весьма благодарна, если б ты не начинал косить газон ровно в то время, когда у меня посетители.

* * *

На первый взгляд дела у них шли как никогда прекрасно, но вот в художественной школе Хуберт все больше чувствовал себя каким-то обманщиком: стоит перед студентами, критикует их работы! А сам всякий раз строит грандиозные планы на каникулы, но каждую неделю откладывает их осуществление – то в саду копается, то в доме что-нибудь мастерит, то вдруг возьмется за путаные поиски материалов для проектов, из которых никогда еще ничего путного не выходило. Он много читал, встречался с коллегами. Мастерская в бывшей прядильне так и числилась за ним, но он туда почти не ездил. Поначалу он воображал, будто подобные трудности знаменуют начало нового творческого этапа. Своего галериста он из месяца в месяц кормил обещаниями. А тот, все реже спрашивая, над чем работает Хуберт, посылал ему взамен фотографии только что купленной собаки или приглашения на вернисажи других художников. Бегло взглянув на эти карточки, Хуберт откладывал их в сторону: отчасти он испытывал зависть, отчасти попросту скуку от того, с какой серьезностью его коллеги отстаивают примитивнейшие идеи.

Как вдруг пришел мейл от Арно, директора центра культуры и искусств, где у Хуберта семь лет назад состоялась первая и единственная большая выставка. Ему казалось, что это дело давнее, в памяти не сохранилось никаких живых впечатлений ни от гор, ни от залов, ни от людей. Зато Арно, как выяснилось, и поныне вдохновлен их встречей. Обращаясь к Хуберту на «ты», он восторженно отзывался о тогдашней выставке, приглашал приехать снова. Обещал бюджет, обещал карт-бланш. Живи у нас в культурном центре сколько хочешь, точно назначаем только дату самой выставки – конец июня. Хуберт хотел было сразу отказаться, но потом все-таки распечатал письмо на принтере и положил в стопку к другим незавершенным делам.

* * *

После ужина он рассказал про это письмо Астрид.

– О, как здорово тогда съездили, помнишь? – воскликнула она. – Я же помогала тебе развешивать картины. Беременная. Жили в той крошечной комнатке наверху, кровать одна, скрипучая до ужаса. Как-то Арно даже замечание нам сделал, но тебе это нисколько не помешало… – Астрид даже заулыбалась, но тотчас переменилась в лице, словно само это воспоминание вызывает у нее досаду.

– Наверное, так оно и было, – сказал Хуберт, хотя ровным счетом ничего не помнил.

Они ужинали в саду, Лукас с соседским мальчиком играли на лужайке. Хуберт собрал грязную посуду, отнес в кухню. Шел босиком, чувствуя влажную прохладу травы, оповещавшую о скором наступлении ночи. Когда вернулся, Астрид спросила, почему он не хочет принять приглашение Арно.

– Потому что мне нечего выставлять! – отрезал он.

– Ну, этот вопрос не решится сам, – заметила Астрид. – Рано или поздно тебе придется снова чем-нибудь заняться. А ведь там, в горах, красиво.