Книга Древний инстинкт - Анна Данилова

– Хозяйка, водички бы попить… – Она увидела в глазок мужчину, мастера, который вот уже второй день красил стены в подъезде. – Жарко, сил нет… Воду свою уже всю выпил.

Ей стало не по себе. А что, если этот мужик здесь второй день нарочно стены красит, чтобы втереться в доверие; и вот она сейчас дверь откроет, а он загипнотизирует ее да порежет…

– Сейчас открою, подождите!

Она вздохнула глубоко и открыла.

…Константинов звонил долго. В подъезде было душно, он уже начал задыхаться и от запаха краски, и от жары… Но Тамара не открывала. Вскоре появился Ефим. С букетом роз. Увидев Константинова, подал ему руку.

– Звонишь? – спросил он неприязненно. Он так любил Тамару, что мысль о том, что она могла когда-то принадлежать этому пройдохе, этому ловеласу, этому блудливому коту, вызывала в нем отвращение и презрение. Но Тамара была когда-то его женой и родила от него двоих детей, которых он, Фруман, теперь вынужден воспитывать, тем более что своих-то у него как раз и нет. Хотя, возможно, когда-нибудь и будут… Он растил бы и пятерых ее детей, лишь бы она была рядом с ним, лишь бы не вспоминала про жизнь с Константиновым, не любила его. Но как заглянуть в женскую душу, как узнать, любит ли она его до сих пор?

– Звоню уже полчаса, а она не открывает, – возмущенным голосом ответил Константинов.

Он заметно подурнел, отметил про себя Ефим, похудел, побледнел, постарел… Запутался в своих женщинах, задушили они его…

– Как это не открывает? – спросил Фурман вначале как будто машинально, роясь в своих карманах и выуживая связку ключей. – Сейчас откроет.

– Говорю же, Ефим, черт бы тебя подрал, она не открывает! Если была бы дома, открыла бы, тем более что я звонил ей, ты же слышал, наверное, про этих… «гуинпленов»… Вот я и подумал про Тамару.

«Ты бы раньше о ней подумал, когда ночевать домой не приходил, когда от заразы всякой лечился…»

– Стой. Как это не открывает? – Ефим открыл дверь, которая почему-то оказалась незапертой, и позвал жену. – Тома!!!

Он звал ее, кричал, бегал по квартире, распахивая двери, пока наконец глазами, полными ужаса, не уставился на Константинова.

– Ее нет, ее нигде нет, ты слышишь? Где она? Что с ней?

– Понятия не имею, я даже не знал, что дверь открыта… Я не посмел бы, даже если бы и знал… Я же звонил ей, предупреждал ее…

– Здесь краской пахнет, чуешь? – Фима выбежал в подъезд, спустился на этаж ниже и схватил за грудки маляра. – Ты мою жену не видел, Тамару? Из сто пятнадцатой квартиры?

– Такая… симпатичная женщина… Видел, – как ни в чем не бывало ответил маляр. – Она мне еще пить давала.

– Чего пить?

– Воды с лимоном. Такая добрая женщина. Я свою всю выпил, позвонил ей…

– А почему именно ей? – вскричал Фруман в бешенстве.

– Да потому, что на вашей площадке стену красил, а в других квартирах никого не было. Я звонил всюду…

– И что дальше было?

– Она дала мне графин с холодной лимонной водой и сказала, чтобы я потом вернул его. Да вон он, графин, вода еще не кончилась, я ее берегу… А что случилось?

– Ее нет. Она исчезла. Ты никуда не уходил?

– Уходил. Я же пил много, вышел, чтобы отлить, во дворе, за домом…

– Ты ничего не видел, не слышал, может, она кричала?

– Нет, ничего…

Ефим с Константиновым поднялись в квартиру.

– Она во всем домашнем ушла – в брюках и майке. Но куда она могла уйти?

– Может, к соседке?

Ефим снова ушел, вернулся весь потемневший, осунувшийся.

– Ее нигде нет. И соседей, с которыми мы общаемся, тоже нет дома. Это ты, скотина, во всем виноват. Это ты, ты! Какая-то ненормальная вспарывает щеки твоим любовницам, а ты гордишься этим, сукин ты сын, а моя Томочка здесь при чем? Она моя, ты понял, моя, моя!!

– Ефим, да успокойся ты, не переживай, отыщется Тамара, куда ей деться? Я же предупредил ее, она не могла вот так взять и открыть дверь постороннему…

– Значит, ты хочешь сказать, что маляр этот ей не посторонний, что у нее с ним шашни? – И Ефим, потеряв от горя голову, набросился на Константинова. Он, маленький, но цепкий и страшный в своей силе зверек, схватил Константинова за ворот рубашки и чуть не повис на нем. – Отвечай, скотина?

…Тамару нашли утром у входа на чердак этажом выше их квартиры, у шахты лифта. Она была жива, но внешне выглядела как мертвая. На крики в доме первым отреагировал не спавший всю ночь Фруман. Он словно ждал этих криков, встал, набросил на себя куртку и вышел из квартиры. Увидел залитую кровью жену, ее лицо, перепачканное кровью, и из горла его исторгся вой. Тамара дышала, как будто спала. Губы ее, рассеченные чьей-то жестокой рукой сверху вниз, были грубо перехвачены толстой синей ниткой. Под спиной ее лежала новенькая книга Виктора Гюго «Человек, который смеется».

Володю у себя не оставила. Настроения не было. Решила просмотреть почту. Перечитала письмо Т. Она пишет: «Послушай, не хочу портить тебе настроение, но и не рассказать не могу – я видела их… Видела, и мне показалось, что он несчастлив. Думаю, он по-прежнему любит только тебя. Жаль, что ты у нас такая мягкая и не могла в свое время встретиться с ней – лицом к лицу – и все выяснить. Неужели она обманывала тебя с самого начала? Знаешь, я набралась храбрости и встретилась с этим режиссером…»

Как и в первый раз, когда я прочла эти строки, так и сейчас сердце подпрыгнуло, чуть не оборвалось: «встретилась с этим режиссером. Ты меня знаешь, я могу разговорить кого угодно. Даже флиртовать пробовала, но он оказался непробиваемым. Не знаю, кто уж распускает про него слухи, будто он бабник. Да ничего похожего! Он помешан на кино, он думает только о кино, спит и видит кино, ест на завтрак, обед и ужин… Какие там бабы?! Вот я и подумала, а что, если эта твоя подружка все придумала про Собакина? Как проверить? Разве что рассказать ему все, как есть? Но где гарантия, что он, выслушав, вместо того чтобы помочь и признаться в том, что О. действительно была какое-то время его любовницей, не напишет сценарий по твоему рассказу и не опошлит историю? С такими людьми нужно держать ухо востро, они же как губка впитывают все, что видят и слышат. Твой рассказ может вдохновить его, не больше. А свою тайну он тебе так и не раскроет. Для него важен будет сам образ покалеченной молодой женщины…»

Что же это, О. выдумала историю с Собакиным, лишь бы проникнуть ко мне в дом? Но зачем? Чтобы поближе познакомиться с Д.? Не проще ли было устроиться к нему в офис, чтобы иметь возможность видеть его каждый день и, если повезет, отбить его у меня? Хотя Моника именно это и имела в виду, когда задавала свой простой до гениальности вопрос… Ведь в результате всех этих преступлений выиграл только один человек – О.!

Если предположить самое невероятное, что она любила Д. еще до того, как пришла ко мне тем дождливым вечером, то как должен был себя вести Д., встретив ее у меня? Если она ему не дорога, то он бы просто выставил ее за дверь, как поступают многие мужчины, избавляясь от назойливых, способных помешать новому роману женщин. Если же дорога, то какой смысл ему было притворяться передо мной, демонстрируя свою любовь, причем настолько высокую, что я в заоблачности этого чувства потеряла нормальные человеческие ориентиры и, попав на больничную койку, вместо того чтобы обратиться к любимому человеку, просто спряталась от него… Я не богатая наследница, не фотомодель, известная всему миру, – зачем было ему лгать мне? Да еще на глазах своей бывшей любовницы? Нет, эта версия не выдерживает никакой критики…