Книга Удар отложенной смерти - Инна Тронина

Бездонные глаза Озирского вновь стали нагловатыми. Из-под чёрных длинных ресниц стрельнуло солнечной искрой.

– Поэтому я очень хотел, чтобы вы пришли ко мне сегодня. И по дружбе рассказали, каким образом и когда из Союза уйдёт первая крупная партия золота. Первая после нашего с вами личного знакомства, естественно.

Филипп облился жаром. Щёки его заалели – наверное, впервые в жизни. «По дружбе…» Почему-то именно эти слова засели в мозгу. И побоку прошёл тот факт, что нахальный мент предлагает ему самому рассказать о способе провоза золота. Ему, угробившему столько времени и сил на подготовку тайного вывоза золота! Ему, теряющему в случае провала десятки тысяч долларов!

Филипп будто смотрел на самого себя откуда-то издалека. Всё происходило будто не с ним, а с очень похожим на него человеком. Да, налицо использование гипноза, внушения. Знает ли Озирский об этой своей способности? А майор Горбовский понимает, что его подчинённый и он сам нарушают закон? Но, с другой стороны, если гипнозом пользуются мошенники и воры, то почему ментовке хлопать ушами? Всё правильно, всё справедливо.

Готтхильф имел среднее медицинское образование, но с гипнозом сталкивался впервые. И с огромным интересом анализировал свои ощущения, начисто позабыв о том, что вот сейчас, в это самое время, он становится «сукой».

– Прощу прощения, но… – Филипп рванулся из кресла, будто бы ещё надеясь спастись. – Можно руки помыть? Я сейчас вернусь, не волнуйтесь. Только подумаю, как ответить на ваш вопрос. Но и вы, пожалуйста, милицию не вызывайте, пока меня тут не будет.

– Чтобы вызвать милицию, надо пошевелиться, а я не могу. – Андрей дышал уже не просто тяжело, а толчками.

Готтхильф подумал, что оставлять его одного действительно нельзя. Нет, наверное, нужно наплевать на свои страхи и вызвать «скорую?! Вдруг открылось внутреннее кровотечение? Что же Кисляков со своими уродами натворил? Кто его, падлу, просил об этом? Задержали, связали – ладно; а «Калку» плясать зачем? Зачем по почкам бить? Будете вы все у меня пятый угол искать – это уже без вопросов…

Но сейчас надо как-то воскресить Андрея, заставить встряхнуться, вернуть волю к жизни. Расшевелить капитана может только одно – исполнение его заветного желания. Обер должен сдать золото, иначе Озирский умрёт. Да что там золото – сдать своих! И ради того, чтобы вернуть Андрея из тёмной бездны, Филипп согласен свалиться туда сам.

– Ванная напротив входной двери. Средний выключатель, – устало сказал Андрей и отвернулся к стене.

Готтхильф на цыпочках вышел из большой комнаты, легонько нажал на дверную ручку. В один шаг пересёк прихожую и оказался в тесной ванной. Где после его «сталинки» было не развернуться.

Он включил воду, обжёгся кипятком, повертел головой в поисках мыла. Нашёл турецкое, розовое, очень пахучее – такое в прошлом году продавали по талонам. Кроме рук Обер вымыл ещё и лицо. А когда с закрытыми глазами искал полотенце, смахнул на пол резиновую фигурку космонавта. Наверное, сынишка Андрея купался с ней в ванночке. Из такой игрушки можно пускать фонтанчики мыльной воды, что всегда делала Магда. У неё была другая игрушка – Чиполино. Вечно её струя в глаз попадала; он был такой голубой и несчастный…

Филипп, приглаживая всклокоченные волосы, смотрел в висящее над раковиной зеркало. Он видел своё воспалённое, кирпичного цвета лицо с бирюзовыми глазами, светлыми полосками бровей и усами цвета спелой пшеницы. И именно тут, проведя в квартире Озирского целый час, он понял, что поступил цинично и нагло.

Ведь всего несколько часов назад он пытался узнать у Озирского имена его агентов, и тогда был вполне готов упрямого мента сжечь заживо. Не в первый раз было такое, чего уж там скрывать! А теперь ворвался в его квартиру с пистолетом под пиджаком. Да ещё стал требовать, чтобы Озирский скрыл от начальства всю эту паскудную историю на Шафировском. Скрыл то, что никак нельзя скрывать. И как только выдержки у Андрея хватило, чтобы с таким ублюдком спокойно разговаривать? Другой бы или тут же друзей своих из ментовки кликнул, или сам выстрелил в непрошенного гостя. Могло быть и так, и этак – Филипп знал по опыту.

Готтхильф ещё немного задержался в ванной, рассматривая ванночки для проявителя и закрепителя, другие фотопринадлежности, включая увеличитель. В бельевом тазу плавали переснятые документы и длинные перечни фамилий. Вот это да! Можно сейчас прочитать их, запомнить, а то и забрать. Андрей так плох, что забыл об этих снимках?

Нет, не верится в такое, и всё! Вот так пустить в свою квартиру бандита, убийцу – а Андрей должен знать биографию Обера. Позволить ему беспрепятственно везде разгуливать и заглядывать… Сам Филипп так не смог бы, потому что всегда опасался людей, ненавидел их, не доверял им; и люди относились к нему примерно так же. Получался замкнутый круг, ещё больше ожесточающий душу. Филипп думал иногда, что отнесись к нему кто-то, как к человеку, а не машине для убийства, он постарался бы завязать…

Когда Филипп вернулся в комнату, Андрей спал. Он не хрипел и не стонал, но дышал со свистом, сквозь зубы. Нет, это фантастика – преспокойно отъехать, когда рядом, в квартире – киллер, и вокруг полно всякого оружия… Теперь понятно, как Андрей обаял несчастного Володю Каневского и тех, других. Обер уже точно знал, что и он – не последний. Будет ещё много поклонников, потому тут есть, чему поклоняться.

Андрей, конечно же, заметил под пиджаком своего гостя кобуру, и всё равно не испугался. Неужели к матёрому бандиту у него такое безграничное доверие? Он же тоже не вчера родился, и знает, чем прославился в Казахстане Обер, которого тогда называли Рыжим. Наивно надеяться, что он не сможет прикончить легавого. Значит, Озирский его просто презирает? И смерть свою, выходит, тоже?

Эх, жаль, что такой кадр пропадает попусту в «гадильнике», живёт в плохонькой квартирке, где даже развернуться трудно! За него выложил бы любую сумму и сам Филипп, и Веталь, и Уссер. И все, кто хотел иметь около себя абсолютно надёжного человека, которому можно доверять – в том числе и свою жизнь. И вот случай свёл их, а время идёт бездарно. И, может быть, Андрей умирает – что-то уж больно апатичен, равнодушен ко всему…

Филипп тронул его за плечо, кашлянул.

– Простите…

– Помылись, Обер? – Андрей открыл глаза, зевнул.

– Послушайте меня внимательно. – Филипп присел теперь не в кресло, а на краешек тахты. – Минуточку послушайте. Я видел, что с вами делали ребята Валеры, и потому боюсь, как бы чего не вышло. Ведь Ременюк – тоже каратист, знаете? Впрочем, вы ведь знаете всё.

– А насчёт Савки – особенно. Я десять лет назад тренировал его в подпольной секции. Тогда восточные единоборства были запрещены.

– Неужели? – Филипп, в который раз, оторопел. Потом продолжил: – Странное у него отношение к Учителю. Ну да ладно, не суть. Что сделано – то сделано. Но я – фельдшер, медик. И не могу просто так смотреть, как вы страдаете. Может быть, вызовем «скорую»?

– Не надо пока, я уж как-нибудь. Мне не впервой.