Книга Дэлл - Вероника Мелан

— Одежда и обувь. На пару недель. Все, в чем можно ходить на улице: в кино, кафе, погулять…

— Понял. Упакую, отправлю тебе на дом через час.

— Спасибо.

Ощущая неловкость, возникшую в моей душе, он тепло улыбнулся.

— Брось. Я рад, что могу что-то для тебя сделать.

— Скажи, сколько…

Он перебил. Взгляд сделался серьезным.

— Еще раз услышу разговор о деньгах, будешь носить леопардовые штаны в течение недели. Не снимая!

Мы одновременно расхохотались. Неловкость рассеялась. Отставив кофе, я с наслаждением вытянулась в мягком кресле и посмотрела на друга.

— Шикарные у тебя золотистые пряди в волосах!

— Нравится? Давай тебе такие же сделаем! Это все Энди, это он предложил, гад…

Ни один другой человек не смог бы наполнить слово «гад» таким количеством тепла и любви, как это только что сделал Саймон.

Я улыбнулась, расслабилась, вытянула ноги и приготовилась слушать очередную байку из жизни под названием «Я и мой стилист». Взяла с блюдца мягкое шоколадное печенье, с удовольствием покатала на языке ягодную начинку и зажмурилась.

Иногда жизнь удивительно хороша!

* * *

Через час моя квартира сделалась похожей на вещевой склад.

Три пары новых джинсов, несколько блузок повседневных и праздничных, белая шерстяная кофта крупной вязки, два кардигана, пуловер, костюм-тройка, четыре юбки, элегантные брюки, два стильных плаща, восемь (!) пар различной обуви и чертовы леопардовые штаны со звездами, глядя на которые я скрипнула зубами.

Саймон превзошел сам себя. Он позаботился не только об одежде, но и об аксессуарах: украшениях, ремнях, шейных платках и даже о чулках, упаковки которых громоздились в одном из картонных ящиков. Сверху лежала сложенная вдвое записка.

«Если нужно нижнее белье, только свистни! Твой С.»

Я покачала головой.

Вот шутник! Если бы кто-то сейчас увидел мою каморку, то решил бы, что сюда свозят краденное. Все новое, хрусткое, свежее, разве что без бирок и ценников. Постарался друг на славу, ничего не скажешь.

Примостившись, словно нищий под зонтом уютного кафе, на уголке собственной кровати, я оторопело разглядывала «богатство», прибывшее для того, чтобы бедная одинокая девушка спешно превратилась в сказочную принцессу и покорила великолепного принца. Что за бред? Куда я пытаюсь втиснуться — в чужие джинсы, в чужую жизнь? Новая одежда не изменит старых принципов, не скроет бедность души, разве что пустит пыль в глаза прохожим.

Зря я все это затеяла.

Нахлынувшая прошлым вечером на мой берег волна оптимизма тактично схлынула туда, откуда пришла, оставив после себя нарисованную на мокром песке циничную усмешку реализма. Нужен ли мне еще один вечер тягостного молчания и обрывочные разговоры ни о чем, лишь бы замаскировать неловкость? Подписанный накануне договор несколько остудил романтический пыл и галькой отрекошетил по стеклам розовых очков — в радужной оправе красиво блестели осколки.

Дэлл — привлекательный мужчина, но чужой и совершенно не желающий сближения, тогда к чему все это?

Уберу я лучше вещи Саймона в шкаф и не буду никому звонить. Налью себе чаю, почитаю журнал мод за позапрошлый месяц, сделаю вид, что все по-прежнему. Друг никогда не узнает, что я ни разу не одела присланное, а Дэлл не расстроится, если его телефон этим вечером промолчит.

Зашумел поставленный на плиту чайник; солнечные лучи осветили дальнюю стену и сваленный на кровати ворох вещей. Я принялась сооружать бутерброд.

А через несколько минут зазвонил мобильник.

На экране высветился знакомый номер без имени. Я вздохнула, несколько секунд слушала звуки мелодии, затем, пересилив себя, нажала «ответить».

— Алло.

— Здравствуй, Меган.

— Здравствуй, Дэлл.

— Как твои дела?

— Все в порядке.

Возникла неловкая пауза, живо напомнив вчерашний вечер.

Зачем звонишь? Из чувства вины?

В трубке вновь заговорили:

— Хотел узнать, ты уже освободилась?

Еще пока не от жизни.

— Да, освободилась. Вот только… — я замялась, глубоко вдохнула, бросила взгляд на пакеты с одеждой, — я так и не придумала, куда можно пойти, поэтому, может, сделаем перерыв?

Звучало так, будто мы провели вместе по крайней мере года два, просыпаясь и засыпая в одной постели, и надоели друг другу до зубной боли.

Дэлл не смутился и к моему раздражению не ответил «отличная мысль», вместо этого снова удивил.

— У меня есть одна идея. Я подъеду через час, хорошо?

Ответить бы «нет», да вот только кто-то чужой, орудующий моим языком, уже выговорил:

— Хорошо.

Он дал отбой.

Вот черт! Стукнуть бы себе по лбу. Куда меня несет — к новым разочарованиям? Неужели жизнь совсем не учит, ведь десять минут назад я приняла решение сидеть дома, а теперь почти с восторгом смотрю на обновки?

Но ведь там такие классные джинсы с золотыми пряжками… И ты так хотела попробовать новую тушь.

Я насупилась, пытаясь сдержать совершенно неуместную, на мой взгляд, радость.

Кто и для кого стал проклятьем?

— Ты любишь кино?

Солнце позолотило пластик приборной панели, бросило блик на серебристые часы на запястье и застыло на щетках-дворниках. Он снова притягательно пах; я сидела, словно пес, старающийся не смотреть на жирную мясную кость в чужой тарелке.

— Люблю.

Кино я действительно любила. Экран, чья-то судьба, прочувствованная на себе, вихрь чужих эмоций, пропущенный через каждую клетку. Полтора часа, позволяющие постоять в чужих калошах, поверить, что жизнь не всегда скучна, а иногда великолепна. Любовь, чей-то взгляд, тоска, волнение, улыбка, радость, новые места, события, лица. И серость бытия исчезает, растворяется, недопущенная внутрь бетонными стенами кинотеатра.

Дэлл улыбнулся. Золотистые лучи добавили в его серо-голубые глаза тепла. Я сжала непривычно мягкую кожу белой сумочки, одной из четырех, присланных Саймоном, — она лучше всего гармонировала с белым свитером. Новые черные джинсы непривычно плотно обжимали ноги, каблуки ботинок казались слишком высокими, неустойчивыми, тушь утяжеляла ресницы. Отвыкла.

— В таком случае, как насчет нового киноцентра «Осирис»? Ты когда-нибудь была в нем?

— Нет, только слышала. Это тот, что делает новые «4D» фильмы?

— Да, он самый. Хочешь попробовать?

Я хотела кивнуть, но вдруг спохватилась. В кармане всего двадцать долларов, и те желательно бы сохранить. А билет в сверкающий шикарный киноцентр не обойдется меньше чем в двадцать пять — тридцать.