Книга Дагестанская сага. Книга II - Жанна Абуева

Ниже Буйнакской располагался Театральный проезд. Обогнув его, весь городской транспорт попадал на Привокзальную площадь.

А дальше было море. Оно начиналось ещё с проложенного над железнодорожными путями высокого моста, откуда каждый мог лицезреть великолепную панораму Каспия, а спустившись с моста, сразу попадал на пляж. Море можно было увидеть и с Приморского бульвара, где горожане коротали вечерний досуг, неспешно прогуливаясь по аллеям и вдыхая освежающий морской воздух.

Море было прекрасно. Марьяша во всяком случае не знала ничего прекраснее его. Оно было прекрасно во все времена: и летом, когда манило приветливо к себе голубовато-зелёными водами с набегающей на берег волной, и поздней осенью, когда грозные свинцово-сизые волны обрушивались на светлое прибрежье, и зимой, закованное в лёд, и весной, когда, освобождённое от него, весело вело свой бесконечный диалог с чайками.

Летом Юсуп с Маликой и детьми нередко отправлялись на городской пляж. Расположившись на берегу у самой кромки воды, они наслаждались морем, песком и солнцем, подставляя ему свои бока и даже не пытаясь прятаться.

Пока мама загорала, а отец с братом строили бастионы и замки на песке, Марьяша собирала ракушки, тщательно отбирая из них самые красивые. Какое-то время ракушки ещё оставались живыми и тёплыми, а затем утрачивали свою прелесть, лишённые солнечного блеска, тепла и мягкого, уютного морского песочка, и тогда девочка с сожалением относила их обратно на берег, где, как ей казалось, они вновь оживут.

Марьяша и сама не знала, как она научилась плавать. В один прекрасный день она просто взяла и поплыла, что было удивительно само по себе. А ещё более удивительным для неё оказалось совершенно невероятное ощущение своего единства с морской стихией. Море было не просто живым, оно всё понимало. И девочка, качаясь на его волнах, беседовала с ним, приветствовала его, благодарила и прощалась, уходя на зиму и посылая морю все ласковые слова, какие только знала.

Ей казалось, что и море отвечает ей взаимностью и тоже радуется встрече с нею, скучает по ней, шепчет ей об этом нескончаемым голосом своих волн. Дружба между нею и морем была их общей тайной, о которой она не говорила даже матери, просто знала, что у неё есть друг – море и что оно всегда ждёт её.

Жившие в их доме соседи представляли собой вполне дружную ячейку и с удовольствием заглядывали друг к другу в гости, на чай, на огонёк, «на телевизор» и просто поболтать. Соседи принадлежали к разным социальным прослойкам и национальностям, что не означало ровным счётом ничего, и их общение носило дружелюбный, сердечный характер, как это и положено между добрыми соседями. Все знали друг о друге всё и даже больше, начиная от кулинарных предпочтений и кончая хроническими болезнями покойных двоюродных бабушек и дедушек.

На первом этаже их дома жила семья инженера Новикова. Их дочка Юля училась в одиннадцатом классе, и фотография её, неизменно красуясь на «Доске отличников», вызывала у Марьяши чувство восхищения и гордости, особенно усиливавшееся, когда Юля, встречаясь с нею в подъезде или школе, улыбалась и весело бросала: «Привет!»

Юля дружила с Энвером из параллельного класса. У них была любовь, и все школьницы, начиная с седьмого и кончая одиннадцатым классом, вздыхали с умилением, провожая глазами эту парочку, потому как ни один из мальчишек не делал того, что делал Энвер – из любви к Юле самоотверженно таскал два портфеля, свой и её.

В соседнем подъезде жили Васька Градинарь и Мишка Слёзкин, два закадычных дружка-забияки, не отказывавшие себе в удовольствии подёргать девчонок за косички или закидать их снежками, или, на худой конец, прокукарекать им вслед изменёнными голосами.

Принципиально другим был Славик Ханукаев, тихий, нелюдимый мальчик лет шестнадцати с яркими задатками будущего художника, от которого соседи не слышали никаких иных слов, кроме как «здрасьте». Славика невозможно было представить без большой картонной папки с завязками, которую он вечно таскал под мышкой, тогда как руки его всегда были заняты кистями и красками. Ханукаевы жили напротив их дома в общем дворе, коих на улице Свободы насчитывался не один десяток, как, впрочем, и на улицах Маркова, Оскара, Буйнакского, Герцена и Пугина, да и на многих других махачкалинских улицах, сплошь занятых многочисленными еврейскими семействами с чернокудрыми детьми и любвеобильными, крикливо-шумными мамашами.

В одном из таких дворов проживала и Александра Ильинична Заворыкина, одна из первых комсомолок города, которой перевалило уже за семьдесят. Как раз по этой причине пионеры Махачкалинской школы имени Ленина взяли над ней шефство – убирали её крошечную комнатку, доставляли продукты питания – картошку, хлеб, кефир. В начале века Александра Ильинична попала сюда с Урала, да так и прожила здесь всю жизнь, полностью отдавшись любимой фабрике и так и не устроив свое личное счастье. Небольшая квартирка Александры Ильиничны сплошь была заставлена фотографиями революционных руководителей во главе со Свердловым и Куйбышевым и почему-то ещё маленького кудрявого Володи Ульянова, вероятно, вызывавшего тёплые чувства в не знавшем материнства сердце Александры Ильиничны.

В иные дни ученики целыми классами ходили по махачкалинским дворам, собирая макулатуру и металлолом, и добросовестно складывали их на школьном дворе, а после вывозили куда-то на громадных самосвалах.

Из всех соседских детей Марьяшу связывала тесная дружба с Олей Прыгуновой, учившейся в той же школе классом выше. Оля была плотной, крепко сбитой девочкой с твёрдо очерченным подбородком и вьющимися рыжими волосами, которые она чаще всего собирала в хвостик. Отец её трудился на заводе имени Гаджиева, а мама, как сообщила подружкам Оля, работала в Совмине. Марьяша плохо представляла себе, что такое Совмин, однако звучавшая в Олином голосе многозначительность наводила на мысль, что это, должно быть, какой-то очень важный объект. Однажды Оле срочно понадобилось передать матери ключи, и тогда они с Марьяшей отправились в расположенное на площади Ленина большое красивое здание с прибитой у входа табличкой: «Совет Министров ДАССР». С внутренней стороны у входа сидела за маленьким столиком тётя Маруся, Олина мама, а перед нею лежал раскрытый журнал «Крокодил». Марьяша догадалась, что тётя Маруся работает здесь вахтёром, но Оля по-прежнему ограничивалась словом Совмин.

Как-то воскресным днем подруга пригласила Марьяшу поехать с ними на дачу, и они поехали на автобусе в другой конец города, откуда ещё долго шли пешком, пока не добрались, наконец, до довольно большого дачного посёлка с многочисленными участками, один из которых принадлежал Олиным родителям.

Впервые в жизни Марьяша увидела настоящий колодец, вырытый прямо в центре огорода. Зачерпнув воду большим железным ковшом, Оля протянула его подруге. От ледяной воды у Марьяши заныли зубы, но она жадно выпила всю воду, после чего Оля сказала ей, что в колодце полно лягушек, оттого и вода такая холодная.

– Фу, – обиделась на подругу Марьяша, – лучше бы ты мне этого не говорила!

Но Оля резонно заметила, что все люди пьют эту воду, и ничего страшного в том нет.