Книга Спасти СССР. Адаптация - Михаил Королюк

- Ангина.

- Температура высокая? - деловито поинтересовался я, вешая куртку на вешалку.

- Тридцать девять с половиной, - пожаловалась мама Люба.

- Ууу... - обеспокоенно вырвалось из меня.

В голове молнией мелькнуло:

«Как бы осложнение на почки не получить», - и мозг без задержки выкинул на язык:

- Тогда антибиотик из цефалоспоринов, аспирин, чем-нибудь десенсибилизирующим прикрыться, например - супрастином, и много-много питья. Сладкий чай с лимоном, морс кисленький - три литра на день. И строгий постельный режим не менее, чем на неделю.

- Как, как? - заинтересовалась она, хватая лежащий рядом с телефоном огрызок карандаша, - дай запишу. Це-фа что?

- Пишите, - уверенно сказал я и продиктовал по слогам, - це-фа-лек-син, по пятьсот миллиграмм. Берите сразу три упаковки, там по три таблетки в день идет, вам как раз на десять дней приема хватит.

Мама быстро зачирикала на листке.

И тут до меня дошло:

«Мля... Ты бы еще из пятого поколения антибиотик предложил...»

Бумажка опустилась в карман передника.

- Эээ... Ну... А если в аптеке не будет или без рецепта не дают, - замямлил я, примериваясь, как выбраться из ловушки, в которую сам же себя загнал, - то оксациллин или эритромицин. Да, так даже лучше будет!

- Оксациллин врач и прописала, - кивнула мама. - Минут двадцать как ушла.

«Ах, так вот откуда такой знакомый аромат!» - я чуть не хлопнул себя по лбу. - «Ну да, на одном, видимо, участке живем. А это мне крупно повезло, что разошлись. Вот смеху-то было б... Только тут моей с ней клоунады не хватало».

Щеки запылали нездоровым жаром.

- В медицину пойдешь? - заинтересовалась мама Люба моими неожиданными познаниями.

Я поймал себя на том, что сверлю жадным взглядом карман ее передника и смущенно отвел глаза.

- Не уверен... У меня в последнее время математика отлично пошла. Да что там пошла - полетела просто, - начал я закладывать фундамент будущей легенды. - Так что и на точные науки могу пойти. Но время еще есть обдумать.

- Да, до конца этого класса можно еще выбирать, - легко согласилась мама, - ну... Иди к болящей, только не долго. А потом на кухню, чаю попьем.

Я зашел в Томину комнату. Да, серьезно ее пробрало. Обметаны темными полукружьями обессиленно прикрытые глаза, на бледных губах - ломкая корочка, припухлости под углами челюстей... Присел на край кровати и положил руку на сухой пылающий лоб. Как бы не за сорок уже.

- Привет...

Приоткрыла глаза и послала слабую извиняющуюся улыбку.

Заставил себя убрать руку и озабоченно спросил:

- Аспирин пила?

Она через силу кивнула и слегка поморщилась.

- Давно?

Скосила глаза на настенные часы и прошептала слабым голосом:

- С полчаса назад.

- А, хорошо... Сейчас должен будет подействовать. Молоком запивала?

Отрицательно качнула головой.

«Вот двоечница!» - я в сердцах воскликнул про себя, - «не сказала, что аспирин надо обязательно запивать молоком. Ууу... Встречу - накажу!»

- Голова болит?

- Да... - жалобно пискнула Томка.

- Ну, милая, - я положил пальцы ей на виски и помассировал круговыми движениями, - потерпи, скоро пройдет.

Откуда-то из-за плеча долетело приглушенное Яськино фырканье. Я проигнорировал.

Взял двумя пальцами беззащитное ушко и скатал в трубочку. Отпустил.

- Точно, мягкое как тряпочка... Как я и подозревал.

Тома улыбнулась, легко-легко, самым краешком губ. Довернула голову на подушке и какое-то время мы просто молча смотрели друг другу в глаза. Лицо ее постепенно приобрело умиротворенный оттенок, затем она чуть заметно поморщилась, и ее веки смежились.

Я понял:

- Ну... Выздоравливай. Мы пойдем...

Она чуть двинула головой, отпуская, и мы с Ясей на цыпочках двинулись на выход. От дверей я оглянулся: Тома тихонько улыбалась в полутемный потолок.

Глава 4

Понедельник, 26 сентября 1977, вечер

Ленинград, Измайловский пр.

О том, что ровно месяц назад я тыкал кинжалом в печень человеку, вспомнилось совершенно внезапно, и меня передернуло от отвращения. Ну да, и не человек то был, а так, человечишка... И не зря тыкал, а за дело, пусть и не в этом временном потоке. Да и не то важно, за что, как спасая кого и от чего... Но все равно осталось какое-то гадливое чувство. Может оттого, что тогда в какой-то момент почувствовал удовольствие?

Я повертел в руке свой только что законченный труд - первый учебный нож. На рукоять пошел кусок толстого шершавого пластика, подобранного на свалке. Он-то, собственно, и навел меня на мысль поработать в этом направлении. Навершие и клинок вырезал из мягкой резины, прикупленной в сапожной мастерской. А через рукоять и клинок, на две трети его длины, проложил полусантиметровой толщины металлическую пластину.

Взял изделие прямым хватом и попробовал нанести пару резких проникающих ударов по воображаемому противнику. Да, еще далеко не мастер... Движения тренировать и тренировать. Но нож удался. Баланс, вес, инерция - просто идеально для тренировки. Чувствуется как реальный нож. Буду нарабатывать навык, кто знает, что и когда в хозяйстве пригодится?

Я еще немного потренировался, а затем упал на ковер и расслабился. Взгляд скользил по приглушенной полутьме потолка, следуя за разбегом мириадов мельчайших трещинок, бороздящих старую побелку. Отрешившись от всего, я искал окончательное решение одного вопроса.

До сих пор все было однозначно: зло - это зло и есть, ошибиться невозможно. Устранил - стране стало лучше. Сейчас же я впервые не знаю, к чему может привести воздействие.

«Ну, хорошо», - подумал, перекатываясь на живот, - «они уже вогнали Брежнева в барбитуратную зависимость. Неумышленно, конечно. Недооценили опасность препарата вообще, и повышенную чувствительность Генерального к нембуталу в частности. Возраст, да и печень посадил в шестидесятом. Полез зачем-то на стартовый стол через несколько часов после взрыва ракеты. Что ему там делать-то было? На обугленные тела смотреть? Вечно он себе приключения на задницу находит. То в урановую шахту спустился на смену, то в облако гептила на Байконуре пошел...

Но про повышенную чувствительность к барбитуратам станет ясно потом, постфактум. Пока же просто борются с бессонницей и раздражительностью, что возникает из-за сокращения курева. Прикрылись легким, как они думают, транквилизатором.

Значит, все будет идти так, как идет: ускоренное дряхление, резкое снижение работоспособности, падение критичности, нарушения координации, будет плыть разборчивость речи - классика барбитуратной зависимости.