Книга Как я был телевизионным камикадзе - Леонид Кравченко

В связи с этим мы вместе с Главной дирекцией программ, где был отдел научного и перспективного программирования, решили провести социологические исследования. Смысл их состоял в широком объективном выяснении среди телезрителей их подлинных оценок и отношения к нынешним телепрограммам. Конечно, хорошим подспорьем для нас стала зрительская почта, их живые отклики и оценки различных телепередач. Это важный инструмент изучения общественного мнения. Тем более что на телевидение в год приходило более трех миллионов писем…

Вместе с главной редакцией передач для Москвы мы пошли на необычный эксперимент. Весь вечерний эфир этой редакции объявили единым каналом «Добрый вечер, Москва». Это было примерно пять часов вещания, которое полностью велось в открытом эфире. В самой телепрограмме появились очень способные сценаристы, режиссеры, постоянные ведущие канала. Студия превратилась в открытый павильон, откуда непрерывно велось вещание. Здесь, сменяя друг друга, появлялись интересные гости. В живую программу включали самые различные сюжеты на разнообразные темы.

Популярность канала «Добрый вечер, Москва» усилилась, когда в программе стал нередко появляться Борис Ельцин. После переезда в Москву из Свердловска он руководил Отделом строительства ЦК КПСС. В прошлом он сам строитель и по образованию, и опыту хозяйственного руководства в сфере строительства крупной области. Так что ничего неожиданного в таком назначении не было. Но вот когда Михаил Горбачев затеял мощные кадровые зачистки, они в первую очередь коснулись столицы. Один из противников М. Горбачева в партийном аппарате Виктор Гришин был отправлен в отставку, и на его место поставлен энергичный, деятельный Борис Ельцин. Одновременно он стал кандидатом в члены политбюро.

С моей точки зрения, это ошибочное решение самого Горбачева. По собственной инициативе он выдвинул на важнейший пост человека, который уже вскоре станет главным оппонентом генерального секретаря.

Борис Ельцин начал круто разбираться с кадрами. Заседания бюро, пленумы временами напоминали партийные судилища, где и судьей, и прокурором выступал один человек – Ельцин. Его персональные кадровые разборки нередко сопровождались грубостью, унижением достоинства своих же коллег, а порой и откровенным хамством.

Пошли поспешные увольнения и такие же поспешные назначения, что вызвало откровенное сопротивление в московской партийной среде. Уже формировалась ему оппозиция. Но это еще больше вызывало приступы гнева у Ельцина, о чем он не стеснялся высказываться публично в жесткой манере. А вот у журналистов эта манера Ельцина гневно оценивать московский партаппарат, «бюрократизм, волокиту, отрыв от народа» вызывала ажиотаж, стремление процитировать эти «смелые» разносы.

Не остались в стороне и тележурналисты московской редакции. Они успевали записывать его гневные панегирики буквально повсюду, где появлялся в поездках по столице Борис Ельцин. Больше того, они даже полностью передавали его полуторачасовые выступления перед москвичами, где доставалось не только московским «партбюрократам», но звучала все громче критика в адрес высших партийных инстанций и союзного правительства. Эта манера поведения и самовозвышение Б. Ельцина все больше тревожили Михаила Горбачева, секретарей ЦК.

Но я помню Бориса Ельцина другим, когда он еще работал в Свердловской области. Помню его телевизионные пресс-конференции, длившиеся часами. Мне доводилось даже изучать этот опыт, будучи в командировке. Вспоминаю и такой случай, когда он пригласил меня проехаться по области. В одном из районов вместе с первым секретарем райкома побывали на одной из передовых ферм.

Меня удивили тогда простота и открытость, которые проявились при его встрече с доярками. Обнимался, не жалел комплиментов, отпил свежего молочка, а потом уже по ходу беседы неожиданно спросил у заведующей фермой: «А как вы оцениваете вашего первого секретаря райкома? Бывал ли он у вас?»

Доярки засмущались, а завфермой, видимо чтобы не подвести своего «партголову», хорошо отозвалась о нем. Припомнила, как он толково выступил на недавнем слете районных доярок. Но Ельцин сразу почувствовал, что заведующая фермой лукавит из соображений местного патриотизма. А когда попрощались и отошли к машинам, Ельцин жестко постыдил первого секретаря:

– Я же понял, что она тебя близко никогда не видела. Ты когда был на этой ферме – ну хотя бы разок?

Тот, смутившись, признался, что, по сути, это первая встреча.

– А я вот уже третий раз встречаюсь с этой женщиной. Как тебе не стыдно, даже на передовую ферму глаз не кажешь.

Позднее я узнал, что вскоре первый секретарь райкома был перемещен на другую работу. Но тогда мне понравились и тон разговора, и требовательность Ельцина.

В Москве, почувствовав сопротивление партаппарата, он все больше распалялся. Многие, не выдержав его давления, ушли в отставку.

Однажды Борис Ельцин позвонил мне и объявил, что желает встретиться с московской редакцией, теми, кто выпускает «Добрый вечер, Москва». Условились о дне и времени.

Был жаркий летний день, в зале заседаний, где я обычно проводил совещания, даже кондиционеры не справлялись с духотой. Поэтому я распорядился поставить на стол заседаний побольше холодной минеральной воды. Но когда мы с Ельциным сели за председательский стол, он осмотрелся и в развязной манере сказал: «Что за барство, почему столько наставили воды, что тут, водопой? Все убрать, оставить только вот перед нами». Он ткнул пальцем в меня и себя.

Пришлось послушаться. Но разговор как-то не завязался. Он даже забыл поблагодарить московских тележурналистов за внимание к его деятельности, но зато дал ряд строгих указаний смелее критиковать столичных партийных аппаратчиков, острее вскрывать московские недостатки.

Да, это был уже другой Ельцин.

Сумасбродство и кадровые чистки, которые учинял в это время Ельцин, вместе с тем сопровождались поступками неординарными, которые нравились москвичам. Он мог неожиданно появиться на предприятии и отправиться сразу с директором в рабочую столовую и тут же устроить разнос за плохое качество пищи. А то садился в автобус или трамвай, заходил в магазины, появлялся в районной поликлинике.

Журналисты не упускали ни одного подобного случая, и многие такие видеосюжеты показывали не только на московском телевидении. Некоторые выпуски «Добрый вечер, Москва» чуть ли не наполовину состояли из таких теленовостей. А на следующий день уже шли пересказы о заботливом Ельцине, радетеле интересов людей. Этот в принципе дешевый прием, как ни странно, действовал безотказно.

Ходили слухи, что пьет он много и даже по пьянке свалился в какую-то речку. Ходили слухи, что на него нападали хулиганы, а однажды якобы ему подстроили автоаварию. Но образ народного защитника не тускнел. Мол, если и пьет, то по-нашенски – ведь дело разумеет.

Растущая популярность Ельцина все больше беспокоила Михаила Горбачева. И вот однажды он позвонил мне и дал понять: «Прекращайте воспевать этого героя, он вовсе того не заслуживает».

Суть предостережения я понял позже. Но факты – упрямая вещь, а они агитировали за Ельцина. Он успел решительно навести порядок с распределением жилья. По его личной инициативе построили несколько магазинов, школ, детских садов, поликлиник. И мне он казался тогда тем Ельциным, с которым я раньше познакомился в Свердловске.