Книга Вселенная против Алекса Вудса - Гевин Экстенс

В меня попал очередной ком грязи, а следом раздался радостный гогот и свист.

Спокойствие покинуло меня, как покидают тонущий корабль крысы; мысли закрутились бешеной каруселью, ноги вступили в сговор с позвоночником, и разум оказался бессилен: я бросился бежать.

Как и большинство решений, принятых вопреки функции неокортекса, это было стратегически ошибочным: все-таки оставался шанс, что если я не буду реагировать на своих мучителей, они заскучают и отстанут. Именно поэтому некоторые животные, спасаясь от хищника, притворяются мертвыми. Но я бросился наутек, и хищники оживились. Я убегал, они мчались следом, и мы все четверо оказались заложниками погони. Но хуже всего было то, что, попадись я им в лапы, они уже не могли отпустить меня просто так, ограничившись очередной порцией словесных оскорблений. Нет, теперь их распирало желание поймать меня, избить, вероятно, раздеть догола и закинуть в ближайшие заросли крапивы. За унижениями всегда следует боль.

Я не стал поворачивать к пруду — придется утятам обойтись без угощения: если меня прикончат, проку от меня им будет чуть. Я мчался во всю прыть. Имея несколько метров преимущества, я мог оторваться еще сильнее, если бы перескочил через узкий мостик, который им пришлось бы преодолевать по очереди, теряя на этом время. Но это лишь отсрочило бы неизбежное. Мое преимущество заключалось в том, что меня, как всякую жертву, гнал вперед мощный стимул, но я уже начал догадываться, что не мне тягаться с хищниками выносливостью. И еще мне мешала злосчастная сумка: пусть не тяжелая, она все же затрудняла бег. Корм для Люси громыхал как боевой барабан. Сердце у меня тоже громыхало, в ушах стучала кровь, дышать становилось все труднее. Вокруг по-прежнему не было ни души.

Я рискнул обернуться. От троицы меня по-прежнему отделяло несколько метров, и разрыв не сократился, но, судя по их виду, они даже не запыхались: подумаешь, легкая разминка перед футбольным матчем… Я понимал, что еще чуть-чуть — и мне откажут ноги, или легкие, или и то и другое сразу, и погоня бесславно закончится. На ровной дороге они меня точно догонят. Я свернул в сторону и, надеясь на чудо, бросился через поле к видневшейся за ним зеленой изгороди. Ноги вязли в рыхлой почве. У меня болело все — ступни, икроножные мышцы, грудь, голова. Впереди показалась канава, наполненная коричневато-бурой водой, за которой высилась вожделенная изгородь. Я резко затормозил, перепрыгнул через канаву, преодолел невысокий подъем и рванул к изгороди и снова обернулся. Преследователи бодро подбегали к канаве, а я окончательно выбился из сил. Я повернулся к изгороди — своей последней и, казалось, уже напрасной надежде. Она представляла собой плотную стену из туго сплетенной хвои. Не всякий загнанный зверь решился бы лезть в эти враждебно щетинившиеся джунгли, но загнанный зверь внутри меня перестал соображать еще возле церкви. Крепко прижимая к груди мамину сумку, я протиснулся в узкую щель между двумя кустами, и меня окутал затхлый мрак. Я слышал треск рвущейся ткани, лицо и руки царапали колючие ветки. Я зажмурился, опустил голову, оберегая глаза, и полез сквозь хвойные путы, пока не вывалился на свободу, на ослепительный свет. Под ногами что-то предательски хрустнуло. Из-за кустов раздались крики, и тут же в меня полетели палки, комья земли и камни.

Я быстро огляделся. Я стоял в длинном узком саду. За деревьями и декоративными шпалерами угадывался дом. Слева виднелся сарай, справа — застекленная теплица; огораживал участок высокий забор. У меня за спиной раздался шорох, но я даже не пошевелился. Стоило мне остановиться, как ноги отказались повиноваться. Сил хватило только доковылять до сарая. Дверь оказалась не заперта — первая и единственная моя удача. Я юркнул внутрь и принялся шарить вокруг в поисках орудия защиты. Старые цветочные горшки, бухта шланга, бамбуковые палки, садовые рукавицы, ржавые грабли… Буквально на последнем издыхании я подволок к двери тяжеленный мешок с компостом и забаррикадировал вход, после чего уселся на него, привалившись к двери спиной, подтянул к себе колени и обхватил их руками. Все мое тело было напряжено. Я чувствовал себя атомом в структуре углеродной нанотрубки.

Секунду спустя дверь сотрясли удары с той стороны — кто-то ломился в сарай. Но дверь не поддавалась: мы с компостом надежно ее держали. В мой адрес полетели самые грязные оскорбления, затем послышался звон разбитого стекла и снова ругань. А потом все стихло.

Я досчитал до ста.

Когда я наконец решился выглянуть наружу, вокруг никого не было. Судя по засыпавшим землю осколкам, в которых отражалось солнце, разрушению подверглась минимум половина теплицы. Позже я узнал, что разбили всего семь стекол, но в тот момент мне было не до подробностей. Теперь, когда опасность миновала и я перестал думать о спасении собственной шкуры, мысли снова закружились в привычном сбивчивом вальсе. Надо успокоиться, сказал я себе, посидеть немного, передохнуть, подождать…

Едва соображая, где я и что со мной, я вернулся в спасительный мрак сарая, опустился на пол возле дальней стены и уронил голову на руки. Мучительно пахло марципаном и креозотом, запах заполнил мозг, предупреждая о приближении приступа. Уйти отсюда я не мог — время было упущено. Оставалось замереть и вспомнить упражнения на концентрацию внимания. Но в голове неслись колесницы в упряжках, влекомые обезумевшими лошадьми. Я старался дышать ровно. Вспоминал последовательность простых чисел. Видел кружение дроздов. И чувствовал себя совершенно обессиленным.

Не знаю, сколько прошло времени. Я очнулся и сразу понял, что вокруг что-то осязаемо изменилось. Сквозь креозотную вонь пробивался свежий воздух, а в дверном проеме маячила фигура. Темный силуэт на фоне закатных лучей.

Это был рослый мужчина, который указывал в мою сторону какой-то длинной металлической палкой, отбрасывавшей холодные блики. У меня перехватило дыхание.

Ружье!

Глава 8

Покаяние

— Не стреляйте! — воскликнул я, быстро подняв руки. — Я эпилептик!

Не знаю, зачем я это добавил. То ли в сумасшедшей надежде объяснить, что произошло, то ли моля о снисхождении.

Ружье продолжало смотреть в мою сторону.

Я почувствовал, как в животе образуется колючая наледь, а на глаза навертываются слезы, из-за которых очертания неминуемой гибели стали расплываться. Затем на темном фоне вспыхнул ярко-оранжевый круг. Я ожидал звука выстрела и удара пули, запаха пороха, как от фейерверка. Но вместо этого услышал только щелчок, а за ним ощутил непонятный запах, немного похожий на запах петрушки. Очень сильный — я даже подумал, что снова приближается аура.

— Ну, — произнес мой палач, — какого черта ты забыл в моем сарае?

Его легкий американский акцент меня почему-то не удивил. Если учесть, что в моем мозгу, охваченном слепым ужасом, мелькали обрывочные картинки, навеянные Голливудом, то не приходится удивляться, что мне казалось вполне логичным умереть от руки ковбоя. Разбираться с чертями тоже было не ко времени.

— Ну? — поторопил голос. — Язык проглотил?

— Я просто зашел отдохнуть, — пискнул я.