Книга Немецкие субмарины в бою. Воспоминания участников боевых действий. 1939-1945 - Йохан Бреннеке

Все, кроме проклятой течи в шахте пеленгатора, которая стала весьма серьезной. Трюмные постарались законопатить ее, но на такой глубине их попытки, увы, обречены, давление воды слишком велико.

Час за часом проходили в молчании, прерываемом шумом винтов и взрывами новых атак противника.

Со стоическим спокойствием штурман отмечал на прокладочном столе каждую взорвавшуюся глубинную бомбу и в скобках — залп бомб.

Если бы не эта проклятая течь, я пошел бы вздремнуть в свою каюту.

Прошли еще часы, минутная стрелка еле плелась по циферблату. Мы жили ожиданием вечера. С этой течью ждать вечно мы не могли.

Нечего делать, надо удалять воду из внутренних систерн, чтобы обеспечить стабильный вес и дифферентовку лодки. Литр за литром, ведро за ведром вода продолжала просачиваться в лодку. Помимо течи в шахте пеленгатора должны были открыться еще какие-нибудь мелкие течи. Иначе трудно было объяснить тот факт, что лодка постепенно становилась все тяжелее.

Часы показывали половину двенадцатого, мы находились под водой пять часов. Работяга штурман насчитал уже на своей карте более пятидесяти взрывов.

Механику уже с трудом удавалось удерживать лодку на постоянной глубине. Количество поступающей воды становилось весьма чувствительным. Мы запускали помпы, но крайне осторожно, чтобы не вызывать большого шума.

Несмотря на наличие гидроакустической аппаратуры у противника, я все время пытался понять, не удалось ли нам благодаря многочисленным изменениям курса ускользнуть от преследователей. Чтобы попытаться уйти, я после каждой бомбардировки на короткое время прибавлял скорости. Если же мы собирались продержаться до вечера, то следовало бы экономить каждую частицу электроэнергии.

Мы упорно продолжали наш путь. Каждую четверть часа механик был вынужден давать пузырь сжатого воздуха в балластные систерны, чтобы облегчить лодку, потому что систерны внутри прочного корпуса давно были осушены. В трюмах вода плескалась уже самым угрожающим образом, а на глубине 90 метров и больше помпы действовали неэффективно. Да и работать помпами все время мы не решались. Так и продолжали ползти. Несмотря на такую ситуацию, на лодке царила атмосфера уверенности.

Оператор гидрофонов доложил, что слышит на поверхности вблизи нас только один корабль. А два другие? Ушли? Неужели бросили преследование? Чье упорство взяло верх? Наше или наших преследователей?

Что ж, если все зависит от упорства, тогда еще ничего. Нам, подводникам, упорства не занимать. Но нужно было любой ценой избежать всякого дальнейшего ущерба, потому что лодка и так получила по полной мере и большего не могла себе позволить.

12.00. Мы уже упираемся полдня, осталась вторая половина. Хотелось бы, чтобы нам выпала трудная удача. Хотя, надо сказать, корабль был уже не в форме. Палуба усеяна разбитым стеклом, от сотрясений в результате бомбежек попадало все, что не было прочно закреплено. Высыпалось содержимое всяких рундучков, ящичков, шкафчиков. Но если бы только это!

Важно было поддержать корабль, который служил нам до этого верой и правдой, на нужной глубине и предотвратить поступление внутрь слишком большого количества воды.

12.10. С гидрофонов докладывают:

— Приближается эсминец.

Почти в это же время до нас доносится шум винтов. Вот шум уже над нами, уже уходит, и все мы ждем взрывов.

— Скрестите пальцы, парни! Будем надеяться, что мы ушли от них!

И тут лодку из конца в конец снова сотрясают взрывы. Залп был хорошо распределен, как мы чувствуем. Наши глаза прикованы к приборам. Господи, что же это! Мы начинаем быстро погружаться. Стрелка глубиномера неумолимо ползет вправо. 110 метров… 115… 120… 130… 140 метров… Скорость погружения возрастает. В это время поступает доклад из кормовой части центрального поста:

— Течь!

Следует моя команда:

— Оба мотора полный вперед! Горизонтальные рули предельно на всплытие! Всем в корму!

Остановит ли это погружение лодки, или мы так и пойдем дальше? А глубина под нами составляла 3000 метров. Это слишком много даже для нас.

Все свободные от прямых обязанностей устремились через переборки в корму, чтобы центр тяжести перенесся на корму и нос стал легче. Легким рывком глубиномер достиг отметки 200 метров — максимально допустимой глубины — и заколебался. На несколько мгновений, каждое из которых казалось часом, стрелка замерла, задрожала. Тем временем взвыли моторы.

Потом стрелка глубиномера снова задвигалась. 180 метров… 170… 150…

Теперь лодка стала всплывать с возрастающей скоростью. Нет, упаси боже, нам и этого не надо! Там наверху наши друзья так ждут нас. Любым способом надо остановить лодку, да поскорее, и удерживать ее на 90 метрах. Конечно, этим не кончится. А пока — всем в нос, чтобы снова поставить лодку на ровный киль.

— Уменьшить ход! Оба мотора — малый вперед!

Мы уже достигли 110 метров, а лодка пока шла вверх. Тогда надо больше веса перенести в нос. Надо остановить всплытие. Но сейчас мы пытались заказывать музыку, не спрашивая того, кто платит. Сказал свое слово воздух, перемещающийся в балластных систернах. Не успели мы поставить лодку на ровный киль, как нос стал снова тяжелее и лодка невольно пошла на глубину. Через несколько секунд глубиномер опять показывал 140 метров, 150…

Снова приказываю:

— Команда — в корму!

Люди на горизонтальных рулях, работая уже вручную, действовали с бешеной энергией. Механик делал все, что в его силах, чтобы сохранить управление кораблем.

Наконец на глубине ниже 180 метров движение вниз было остановлено. Еще пузырь из хилых запасов сжатого воздуха в балластные систерны!

Вздох облегчения прошел по команде. Мы снова восстановили контроль над лодкой. Теперь-то уж мы наверняка получим передышку, наверняка сможем удерживать лодку на глубине 90 метров.

Увы — тщетные надежды! Не успела лодка принять ровный киль, как снова стала клевать носом. Выпущен последний сжатый воздух, 60 фунтов, последний запас. Главный клапан остался открытым, не осталось нисколько воздуха, чтобы управлять кораблем. Теперь все зависит от моторов.

С необычайной ясностью я вдруг осознал, что наша жизнь висит на волоске. Я лицом к лицу оказался с теми редкими мгновениями жизни, когда человек чувствует все огромное бремя ответственности. Досказывать осталось немного.

Буквально последним усилием электромоторы остановили погружение между 165 и 180 метрами. Медленно корабль выравнивался, нос стал подниматься. Жужжали моторы, экипаж сконцентрировался в корме. За исключением отдельных слов команды, не раздавалось ни звука. Ни один человек в этом прекрасном экипаже не произнес ни одного лишнего слова. Не было среди них никого, кто не понимал бы, что мы находимся в одной лодке и что пойдем на дно или выплывем вместе.

Мы продолжали движение вверх, и эффект использования последних запасов сжатого воздуха давал себя знать. Пройдя в третий раз критическую точку, корабль продолжал всплытие, и ничто не могло остановить его.