Книга Копье Милосердия - Виталий Гладкий

В храмах нет ни кафедр, ни органа. Однако у них есть мальчики, обученные пению, которые мелодичными голосами поют во время богослужения. Духовные лица все время стоят и, чередуясь друг с другом, читают молитвы. Входя в храм, московиты колен не преклоняют, но опускают голову и плечи и часто крестятся. Святую воду хранят только в храме, однако дают ее как испытанное средство больным для питья…»

Над головой раздался подозрительный шорох, коадьютор вздрогнул, перо предательски вильнуло, и на бумаге образовалась большая клякса. Раздосадованный иезуит поднял голову и увидел, что сквозь едва заметную щель в потолке сыплется древесная труха. Там находился хорошо замаскированный люк, через который забирались на чердак.

Назначение этого люка поначалу было непонятно Кампани. Пока его не просветил на сей счет молодой слуга-новиций. Он оказался ловким и шустрым, как белка, и сумел раскрыть тайну прежнего хозяина дома, в котором поселили посольство Антония Поссевино. Оказалось, что на чердаке есть еще один люк. Он вел в деревянный колодец, по которому можно было спуститься в подземный ход. Длиною ход был около четверти лье и выводил к обрыву на берегу реки в малолюдном месте.

Осторожно порасспросив дьяка, который присматривал за посольством, коадьютор узнал, что прежде в этом доме жил царский лекарь Элизиус Бомелиус, или, как его назвал московит, Елисейка Бомель. Лекаря считали колдуном и отравителем. В 1579 году великий князь за его тяжкие преступления и прегрешения велел поджарить Бомелиуса на вертеле «аки свинью», как выразился дьяк. При этом он дробно хихикал и его жиденькая бороденка тряслась, будто была приклеена и ее дергали за веревочку.

Тайный ход оказался весьма кстати. Вскоре его начали использовать самые доверенные агенты Паоло Кампании, которые приходили к нему с отчетом. Похоже, и сейчас наверху кто-то был. Но иезуит не спешил реагировать на шум. Он ждал сигнала. И только когда наверху раздался условный стук, коадьютор нажал на малозаметный рычажок в углу комнаты, закрытый сундуком, люк отворился, и оттуда ловко спрыгнул на пол тайный агент иезуитов, крохотный мужичок, смахивающий на ребенка. Однако его лицо, совсем не похожее на ангельский детский лик, было физиономией похотливого карликового сатира, погрязшего во всех мыслимых и немыслимых пороках.

— Монсеньер… — Карла почтительно припал к руке Кампани.

— Брат, — снисходительно поправил его коадьютор и благословил.

Он никак не мог понять: карлик в общении с ним продолжает играть роль шута или говорит вполне серьезно? Карла был родом из Богемии, его кликали Арманка. Коадьютор очень дорожил Арманкой, потому что тот вхож в царские палаты и благодаря своим физическим данным мог незаметно проникнуть куда угодно. И потом, даже если его поймают, то какой спрос с шута-дурака?

Недавно карлу крестили по православному обряду. На это ему пришлось получать соизволение коадьютора — «немчин» Арманка был не только тайным агентом ордена, но еще и индиферентом. Карла не знал, что во славу Иисуса иезуит может стать даже огнепоклонником или коллекционером черепов. Впрочем, противиться воле великого князя Арманка все равно не смог бы. Иначе ему, на потеху царю, грозила бы в лучшем случае схватка с медведем один на один — так называемое «медвежье поле», до которого Иоанн Васильевич был очень охоч; обычно таким образом он травил разных мелких злопыхателей. А в худшем — с карлы содрали бы с живого кожу и сварили в казане с маслом, чтобы потом бросить мясо страшным псам-людоедам.

Арманку выписали из-за границы, чтобы потешать молодую царицу Марию Нагую, но она оказалась робкого нрава и не очень охоча к разным увеселениям, за что царь не раз ее поколачивал. Тогда карлу определили в Потешную палату.

В присутствии царя и его приближенных в Потешной палате скоморохами и шутами производились разные «смехотворные хитрости». Они давали небольшие, сочиненные ими же, театральные пьесы и кукольные комедии, которые издавна были обычным народным увеселением в Москве. Комедианты ходили по улицам с подвижными театрами и представляли посредством кукол различные шутки. Для этого они закрывались кругом холстом, а над своими головами заставляли кукол выделывать разные фарсы.

В Потешной палате хранились потешная рухлядь, костюмы, музыкальные инструменты: гусли и оргáны. При палате находились трубники*, нагарники*, набатники*, домрачеи*, плясуны, лицедеи, акробаты, дрессировщики зверей, а также известные бахари*: Клим Орефин, Петр Сапогов и Богдан Путята. Кроме них к Потешной палате были приписаны царские шуты, гусельники и скрипачи. Необходимую принадлежность Потешной палаты составляли оргáны, клавесины и цимбалы, и при них находились игрецы Томила Михайлов Бесов, Мелентий Степанов и Андрей Андреев, скрипачи Богдашка Окатьев, Ивашка Иванов и Онашка. Скоморохов свозили в Москву из разных мест, прежде всего из Новгородской земли.

— Ты должен был прийти завтра, — сказал Кампани.

— Мне показалось, что мои сведения не терпят отлагательства… — ответил шут, скромно опуская глаза.

Никто, кроме коадьютора, не знал, что немчин Арманка — грамотный, образованный человек, который знал несколько языков, в том числе и латынь, что уже говорило о многом. Его происхождение являлось тайной за семью печатями, об этом карла не открывался даже на исповеди — отнекивался, мол, ничего не знаю, ничего не помню, но Паоло Кампани подозревал о его высоком дворянском происхождении, судя по тем знаниям, которые хранила уродливая голова шута.

Коадьютору были известны случаи, когда нобили* сплавляли своих детей-уродцев простолюдинам, чтобы не позорить родовое имя. Таким детям давали приличное образование, на их содержание выделялись деньги, а воспитатели уродца освобождались от всех налогов и повинностей.

— Брат, ты интригуешь меня… — Кампани почему-то заволновался. — Я слушаю.

Арманка передал ему содержания разговора царя с купцом Трифоном Коробейниковым почти слово в слово. Когда он закончил, коадьютор от огромного волнения вскочил и начал быстро ходить из угла в угол; так ему лучше думалось.

Копье! Уж не копье ли это святого Лонгина-сотника?! Если это так и если это копье попадет в руки русских варваров, то тогда мир погрузится в пучину хаоса. Нет, только не это! Копье должно принадлежать папскому престолу!

Коадьютор, всегда отличавшийся стремительностью в действиях и логичностью рассуждений, практически мгновенно разработал план и принял решение.

— Прихвати с собой бутылку вина и полезай наверх, — приказал он карле. — Это чтобы тебе не замерзнуть. Посиди там, пока я напишу письмо…

Он опасался, что в его комнату в любой момент может зайти непрошеный гость — кто-нибудь из дьяков. Или начальник стрельцов, охранявших посольство. И если московиты увидят карлу, то быть беде.

Кампани нашел нужный кусок пергамента (бумаге шифрованное письмо он опасался доверять), достал плотно закрытый каламарь*, наполненный особыми чернилами, и взялся за перо. Коадьютор решил написать послание архиепископу виленскому и краковскому Юрию Радзивиллу, професу ордена. Потомок древнего литовского рода отличался огромной приверженностью вере; он неистово преследовал иноверцев и сжигал антикатолические труды. Кроме того, Юрий Радзивилл, как и сам Кампани, был человеком действия.