Книга Одесская кухня - Ирина Потанина

По утверждениям большинства исследователей, легендарные «Цыпленок жареный» и «Мурка» - дело рук Ядова. Изза явно не подходящего для советского литератора контекста, он никогда не подписывал эти работы, но друзья, конечно, знали, кто автор.

К слову сказать, по утверждениям большинства исследователей, легендарные «Цыпленок жареный» и «Мурка» - дело рук Ядова. Из-за явно не подходящего для советского литератора контекста он никогда не подписывал эти работы, но друзья, конечно, знали, кто автор. Тот же Паустовский пишет, что «он вынужден был сторониться собственной славы и даже всеведущие жители Одессы не могли припомнить, кто написал наипопулярнейшую песенку «Здравствуй, моя Любка, здравствуй, дорогая!» Доходило до смешного - некоторые особо рьяные ненавистники кричали: «Кто любимый народом песенник?! Ядов?! Подумаешь, «Бублички»! Я понимаю, если бы он «Цыпленка жареного» написал, а тут...» Ядов многозначительно молчал, ни на что уже не претендуя и полностью отдав свои песни на усмотрение исполнителей. Но если «Мурку» перепевающие ее шансонье изменили до невозможности (первоначальный вариант не носил «блатного» оттенка, это был городской шансон, без всякого криминального подтекста), то «Цыпленок» дошел до нас целехоньким.

О нем и поговорим в кулинарном приложении к статье. Встречайте! Тот самый «Цыпленок жареный».

Вам понадобится:

1 небольшой цыпленок

2 зубчика чеснока

соль, черный молотый перец - по вкусу

немного оливкового масла

Приготовление:

Включим духовку и, пока она будет разогреваться (в итоге нужно получить температуру 180 °С), займемся подготовкой мяса. Цыпленка помоем и хорошо просушим бумажным полотенцем. Измельчив чеснок, смешаем его с оливковым маслом, солью и перцем. Тщательно смажем птицу внутри и снаружи получившейся чесночно-масляной смесью, также смажем маслом противень и отправим на нем цыпленка в духовку. Запекание будет длиться примерно час.

Каждые 15 минут следует открывать духовку и поливать цыпленка жиром, скапливающимся на противне. За несколько минут до готовности можно включить гриль, чтобы блюдо хорошенько подрумянилось.

Чисто одесский язык

«Под пушек гром, под звоны сабель от Зощенко родился Бабель», - ходила эпиграмма в северной столице 20-х годов. Ленинградцы видели в лаконичных и смешных рассказах Бабеля продолжение петербургской школы писательства и, конечно, они приписывали восходящей литературной звезде подражание самому знаменитому тогда ленинградскому прозаику. Между тем, большинство современных критиков считают И. Э. Бабеля не просто «самым одесским из всех писателей», но еще и человеком, который, «благодаря своим «Одесским рассказам», сделал город местом планетарного масштаба». Мнение это, правда, изобилует пафоспыми лозунгами, вроде: «Бабель - наше все», или: «Мы говорим Одесса -подразумеваем Бабель»... Но даже это не способно испортить удовольствие от прочтения ранних рассказов Исаака Эммануиловича и радость от так изящно устроенной им встречи с интересной, многоплановой, не похожей на все прошлые ее описания Одессой.

Большинство современных критиков считают И. Э. Бабеля не просто «самым одесским из всех писателей», а еще и человеком, который, «благодаря своим «Одесским рассказам», сделал город местом планетарного масштаба».

Исаак Бабель родился на Молдаванке. И хотя в младенчестве был перевезен родителями в Николаев, никуда деться от Одессы все равно уже не мог. Сюда он вернулся, чтобы посещать коммерческое училище, насыщенная программа которого казалась ему плевым делом после изнурительных домашних уроков: «По настоянию отца я изучал до шестнадцати лет еврейский язык, Библию, Талмуд. Дома жилось трудно, потому что с утра до ночи заставляли заниматься множеством наук. Отдыхал я в школе». За одесской типографией № 7 Бабель был закреплен как выпускающий редактор в первые годы советского строя. Здесь он заводил сомнительные знакомства, чтобы получше изучить теневой мир города. Бабель знал про Одессу так много и дружил с ней так близко, что свой хвалебный очерк Одессе мог начать с ироничного: «Одесса очень скверный город. Это всем известно. Вместо "большая разница" там говорят - "две большие разницы" и еще: "тудою и сюдою"». Дальше дело принимает другой оборот. Одесса описывается, как «город, в котором ясно жить»; литературный мессия, «которого ждут столь долго и столь бесплодно», и который, по утверждению автора, обязательно «придет оттуда - из солнечных степей, обтекаемых морем». Многие видят в этом тексте самовосхваление, другие - оду землякам, а некоторые и «злую иронию, призванную пристыдить непомерное хвастовство одесситов».

Жизнь Бабеля вообще, как ничья другая, обросла множеством домыслов и противоречивых трактовок.

Жизнь Бабеля вообще, как ничья другая, обросла множеством домыслов и противоречивых трактовок.

- Он работал в ЧК! Он призывал писателей учиться владению языком у Сталина и воспевал коллективизацию перед французскими журналистами! Он писал статьи, прославляющие показательные процессы против «врагов народа»! Он прилюдно сказал в 30-м: «Поверите ли, я теперь научился спокойно смотреть на то, как расстреливают людей»... - напирают одни.

- Он быстро разочаровался в революционной романтике, - спорят другие. - В дневнике его есть запись: «Почему у меня непроходящая тоска? Потому, что... я на большой, непрекращающейся панихиде».

Исаак Эммануилович Бабель

И даже уже будучи признанным советским писателем, уважаемым и публикуемым, тосковал в дневнике: «Очень трудно писать на темы, интересующие меня, очень трудно, если хочешь быть честным» и «Очень плохо живется: и душевно, и физически - не с чем показаться к хорошим людям». Его настоящие, честные повести были изъяты и уничтожены! Да и, в конце концов, его расстреляли за антикоммунистические настроения и липовое сотрудничество с французской разведкой...

Обе точки зрения подтверждаются фактами, обе - имеют право на жизнь и обе при этом ничуть не умаляют заслуг раннего творчества Исаака Эммануиловича. Оно, кстати, тоже постоянно вызывало пересуды. Например, рассказ «Щель», получивший высокие оценки собратьев по перу и описывающий подглядывающего за проститутками героя, вызвал огромный резонанс в обществе, и автора даже должны были судить как порнографа.

Спорными представлялись многим критикам также и «Одесские рассказы»: разве можно воспевать жизнь бандитов? Но существовало и другое мнение. «Я чувствовал, что это прекрасная литература, но не понимал, почему и как проза становится поэзией высокого класса,- пишет об «Одесских рассказах» Фазиль Искандер. - Я думаю, что Бабель понимал искусство как праздник жизни, а мудрая печаль, время от времени приоткрывающаяся на этом празднике, не только не портит его, но и придает ему духовную подлинность».