Книга Самарканд - Амин Маалуф

— Послушай, Омар. Знаю, тебя не тянет заправлять делами, твоя роль сведется лишь к формальному исполнению обязанностей, а решения будут приниматься и приводиться в исполнение другими!

— Иными словами, ты станешь серым кардиналом, а твоя госпожа — султаном. Ты этого добиваешься?

— Что тебе от того? Тебе достанутся одни почести, без забот. Что может быть лучше?

Теркен Хатун добавила некоторые детали.

— Моя госпожа считает, — продолжала переводить Джахан, — у нас такие неважные правители оттого, что подобные тебе, отворачиваются от политики. По ее мнению, ты обладаешь всеми качествами, потребными для того, чтобы стать превосходным правителем.

— Скажи ей, что те качества, которые требуются для управления государством, — не те, которые необходимы, чтобы прибрать власть к рукам. Чтобы вести дела должным образом, нужно забыть о себе, думать о других, прежде всего об обездоленных, а для того чтобы прийти к власти, нужно быть самым кровожадным из людей, думать лишь о себе, быть готовым расправиться с лучшими друзьями. А я не собираюсь ни с кем расправляться!

Планы Теркен Хатун относительно Омара не осуществились. Он не пошел им навстречу, да и сделай он это, все равно ничего путного не вышло бы, поскольку столкновение между Низамом и Хасаном было неизбежным.

В этот день в зале заседаний дивана против обыкновения стояла тишина, полтора десятка собравшихся в нем молчаливо разглядывали друг друга. Маликшах, всегда такой громогласный, — и тот вполголоса беседовал со своим дворецким, по привычке теребя усы и время от времени бросая взгляд на двух гладиаторов. Хасан, во всем черном, заросший бородой, с изнуренным от недосыпания и усталости лицом и горящим взором, готовым встретиться со взглядом Низама, вышел на середину зала. За ним встал секретарь с бумагами, обернутыми широкой полосой из кордуана[32].

Великому визирю было позволено сидеть. Седобородый, во всем сером, с пергаментным лбом, он выглядел глубоким старцем, и лишь взгляд его был молодым, скорым, даже искрометным. С ним пришли два его сына, настроенных весьма воинственно.

Рядом с султаном сидел Омар, темный как туча, словно весь свет ему не мил, и перебирал в уме слова примирения, которые ему не было суждено произнести.

— Настал день обещанного отчета о состоянии нашей казны. Готов ли он? — спросил Маликшах.

Хасан поклонился.

— Я выполнил обещание, вот отчет.

С этими словами он обернулся к секретарю, тот кинулся к нему, развязал тесемки кожаной полосы и протянул ему пачку документов. Саббах принялся читать. Первые страницы по обычаю представляли собой выражение благодарности, умные изречения, красивые фразы. Аудитории не терпелось услышать суть.

— Мне удалось сделать точный подсчет всего, что принес казне султана сбор податей в каждой из провинций, в каждом из крупных городов, — провозгласил наконец докладчик. — Я также подсчитал, что принесли нам победы, одержанные над врагом, и на что пошло золото…

Он прочистил горло, протянул секретарю только что прочитанную страницу и поднес к глазам следующую. Его губы приоткрылись, а затем вновь сомкнулись. Установилась полная тишина. Он приподнял листок, пробежал глазами следующий, гневно сложил их.

— Что происходит? Я весь внимание, — нетерпеливо спросил султан.

— Господин, я не нахожу продолжения. Все бумаги были в порядке, листок, которого недостает, должно быть, выпал, я отыщу его.

Он еще какое-то время рылся в бумагах. Низам воспользовался паузой, чтобы изречь тоном, которому он старался придать великодушие:

— С каждым может случиться такое, не след сердиться на нашего юного друга. Вместо того чтобы задерживаться, предлагаю перейти к следующей части отчета.

— Ты прав, ата, перейдем к следующей части.

Ни от кого не ускользнуло, что султан вновь назвал визиря «отцом». Означало ли это, что он вернул ему свое благоволение? Пока Хасан пребывал в состоянии полнейшего смятения, Низам воспользовался своим преимуществом:

— Забудем о потерянной странице. Вместо того чтобы заставлять ждать нашего господина, предлагаю перейти к цифрам по некоторым самым крупным городам и провинциям. — Султан поспешил согласиться. Низам продолжал: — Возьмем, к примеру, город Нишапур, откуда родом присутствующий здесь Омар-ходжа. Можем ли мы узнать, сколько этот город и провинция, в которой он расположен, принесли в казну?

— Минутку, — отвечал Хасан, пытаясь наверстать упущенное.

Опытной рукой перелистал он страницы отчета, ища ту, на которой содержались сведения о Нишапуре, и вновь его постигла неудача

— Страницы нет, она исчезла… Ее украли… Кто-то перепутал страницы…

Низам встал, приблизился к Маликшаху и зашептал ему на ухо:

— Если наш господин не доверяет своим самым сведущим подданным, тем, кто представляет себе всю сложность государственного устройства и понимает, что возможно, а что нет, он будет оскорблен и посрамлен, попав в зависимость от безумца, шарлатана или невежи.

Маликшах ни секунды не сомневался, что стал жертвой гениальной махинации. По свидетельству хроникеров, Низаму Эль-Мульку удалось подкупить секретаря Хасана и заставить его изъять некоторые страницы, поменять местами другие, сведя к нулю итог кропотливого труда своего соперника. И сколько бы тот ни говорил о заговоре, поднявшийся в зале шум перекрыл его голос, а султан, в гневе оттого, что его надули, но еще больше оттого, что его попытка избавиться от опеки визиря не удалась, выместил всю свою злобу на Хасане. Приказав страже схватить его, он на месте вынес ему смертный приговор.

Тут в дело вмешался Омар:

— Я призываю нашего господина к милосердию. Возможно, Хасан Саббах допустил ошибки, возможно, даже согрешил от избытка рвения или энтузиазма, и за это он должен понести наказание, но по отношению к тебе он не виноват.

— В таком случае повелеваю ослепить его! Принесите свинец, раскалите железо.

Хасан не проронил ни звука. И снова за него вступился Омар: допустить такое в отношении человека, которого он сам ввел во дворец, он не мог.

— Господин, — принялся он умолять, — прошу тебя, не применяй такой кары к юноше, единственным утешением для которого, возможно, станет чтение и письмо.

— Ради тебя, Омар-ходжа, мудрейший и чистейший из людей, еще раз соглашаюсь я поменять свое решение. Хасан Саббах приговаривается к пожизненному изгнанию из империи. Он никогда не сможет вернуться.

Но юноша из Кума еще вернется. Вернется, чтобы отомстить.

Книга вторая.

Рай ассасинов[33]

Рай и ад — это две половинки души.