Книга Аскольдова тризна - Владимир Афиногенов

От людей, приходящих в Священную рощу, Кнах сведал, что двоюродный брат Рюрика захватил в полон его невесту и её брата: теперь произойдёт война неминучая, и в этой войне князь в случае своей победы жрецов в живых не оставит. Но не это беспокоило Кнаха. Велесова книга! Вот о чём надо позаботиться! В память Сереженя и для правды Истории все буковые дощечки, а не только те, которые передал ему брат, нужно сохранить. «На кого можно возложить обязанность по их спасению? За мной Рюрик устроил слежку, хотя и придурником считает. Но будто чувствует, что я имею прямое отношение к этим дощечкам. Надо найти того, кто менее подозрителен. И кто помоложе... И тут на сей счёт есть у меня одна задумка...»

Кнах отправился к жрецам, нашёл верховного, назначенного недавно Советом волхвов.

— Брянц, ты знаешь, что Велесовой книге угрожает серьёзная опасность?

— Да, знаю.

— Мы должны уберечь книгу... Совету волхвов следует самому молодому жрецу, способному к деторождению, дать разрешение на женитьбу. Тогда он откажется от кумирнеслужения и уедет отсюда тайно с буковыми дощечками, а позже передаст их своим детям. А им надо хранить Велесову книгу как зеницу ока. Иначе стрелы сына Перуна Стрибога испепелят весь их род.

— Больше того, Сварга синяя никогда не примет их души, и они всегда будут носиться между землёю и небом в вечной темноте, пронизаемой вспышками молний, и среди шума дождя, — добавил верховный жрец Брянц.

— Кто самый молодой из жрецов? — спросил Кнах.

— Клям... Он скорее всего и подошёл бы нам, но вчера рано утром один из рынд князя почему-то интересовался его именем...

— Поэтому сегодня надо собрать Совет волхвов и освободить Кляма от клятвы безбрачия, данной Перуну.

— Но Клям также давал клятвы священным рощам, озёрам и рекам.

— Брянц, сними с него и эти клятвы. Ты знаешь, как это сделать!

Кнах, будучи родным братом Сереженя, пользовавшегося при жизни огромным влиянием у народа на всём протяжении земли новгородской от истока Ловати до владений бьярмов, позволял себе так разговаривать с только что выбранным верховным жрецом. Тем более что дело касалось самого важного. И тут уж не до неукоснительного соблюдения установленного порядка поведения и форм обхождения.

Брянц с кудесником Перыни согласился сразу. Состоялся Совет волхвов. Кляма выбрали с общего позволения на роль спасителя Велесовой книги, и вскоре он уже находился далеко от Новгорода с мешком за плечами, наполненным буковыми дощечками. Потом он женился, у него родился сын, и Клям назвал его Богумилом, которому и суждено было спасти Велесову книгу. Конечно, сын молодого жреца, ставший затем сам жрецом, мил Богу оказался...

Непредсказуем русский народ! Вроде совсем недавно он хотел отрубить голову князю топором или расколоть её дубиной, а проведав, что Водим похитил его невесту, тут же встал на сторону Рюрика.

— Негоже!.. Водим нарушил наши священные обычаи, — говорили одни.

— Что ему наши обычаи?! — возмущались другие. — Он из норманнов, у них обычаи иные...

— А Рюрик-то всё-таки наших кровей!.. По матери — из рода Славена... — вторили третьи.

Тем не менее в Новгороде всё же беспорядки учинились.

Началось с того, что дочь десятского из дружины Рюрика, прибывшего вместе с ним с острова, рано поутру зачерпнула деревянной бадейкой воду для питья из Волхова недалеко от кумирни Перуна. Ладно бы незаметно и как можно быстрее пронести эту воду к себе во двор, ан нет, шла мимо жрецов степенно, неся на оголённых плечах коромысло и поигрывая бёдрами; кумирнеслужители знали, что дочь десятского — вдова и пользуется в Новгороде дурной славой.

Верховный жрец, узрев её, бесстыжую, с наполненными до краёв бадейками, повелел остановить молодицу и воду вылить. Так сделали, напомнив, что только девственницы могут черпать воду рано поутру из озёр и рек новгородских. Жаром обдало лицо дочери дружинника, она не стерпела обиды да и треснула по спине коромыслом одного из посланных к ней верховным жрецом. Но это уж слишком!.. Подбежали другие волхвы, вознамерились связать вдовицу и бросить в подвал, в котором хранился у жрецов уголь, но на радость ли или на горе рядом оказался отец молодицы со своим десятком. Дочь свою он отбил, а жрецов велел поколотить. Не сильно, правда... Но пока шло сие поколачивание, верховный жрец кликнул старосту близко находящегося Гончарного конца. Гончары, вооружившись кто чем мог, бросились к кумирне и сразились с людьми десятского. Дружинники, зарубив мечами трёх ремесленников, с захваченной молодицей всё же пробились к высокому тыну теремного двора и запёрлись там.

Рюрик, узнав об этом, пришёл в ярость: приказал десятского устранить, а молодицу запереть в холодный тёмный чулан. А что князь мог с ней сделать? Сам не единожды разделял с красавицей-вдовушкой любовные утехи.

Новгородцы же, собравшись у тына, не унимались, начали требовать выдачи на расправу десятского, его бойцов и молодицу. А не то грозились поджечь княжеские склады возле Гостиного двора.

Рюрик пожалел, что рядом нет отпущенных со свадебным судном мужей Крутояра и Венда. Подозвал старшого дружины, дядю по отцу, сивоусого, с глазами разного цвета Ветрана.

— Возьми на память тех, кто блажит о сожжении складов.

— Возьму, но думаю, племянничек, послать к Гостиному двору дополнительную охрану. Эти мерзавцы, если кинутся туда, не токмо сожгут наши склады, но начнут грабить там всё подряд. Считай, рассорят Новгород со всеми заморскими гостями...

Князь согласился с родственником, и Ветран отослал часть дружины, которая выехала к Гостиному двору через задние ворота. Но тут пробились с его внешней стороны три дружинника без шлемов, мечей, в одежде, изодранной толпой в клочья, и доложили, что на подмогу гончарам подошли ковали, похватавшие из кузниц выкованное ими оружие, некоторые в кольчугах.

— Может, вынестись на конях да и разогнать толпу? — предложил всё тот же сивоусый Ветран.

Рюрик потеребил рукой крутой подбородок.

— Да это уже не толпа, дядя, а вооружённый народ. С ним, если что, уже нужно сражаться. Погодим... А пошли-ка ты втайне за посадником. Да... Лучше сам привези его сюда. Через задние аль боковые ворота, пока они свободны.

Толца начала наседать со стороны Волхова, часть ремесленников кинулась ко двору одного богатого купца — грабить... На подворье заголосили бабы, закудахтали куры, загоготали гуси, выпущенные из клетей, стали носиться по двору, завизжали освобождённые из хлева свиньи; люди, вооружённые дубьём и самодельными ножами, в основном нищета, ловили живность, вспарывали животы домашним животным и скручивали головы птицам. Тут же развели костры, начали жарить мясо и, разграбив медуши, опустошать одну за другой баклаги с крепкими напитками, обливая грудь и животы.

— Слава Перуну, что чернь хмельное льёт, — это лучше, нежели бы кровь проливала... — произнесла мать Рюрика Умила, оказавшаяся на заборной стене, куда взошёл сам князь.