Книга Червонное золото - Антонио Форчеллино

Палаццо походил скорее на укрепленный город, с десятками помещений, бессистемно выраставших с течением веков и имевших разную высоту и форму. В одних сохранились на окнах мраморные решетки с алебастровыми экранами, в других окна были разделены резными колонками, выполненными в северном вкусе, явно восходящем к временам «авиньонского пленения пап»[19]. Архитектор при переделке попытался упорядочить эту пестроту стилей, выстроив два больших двора, окруженных лоджиями с арочными галереями, откуда можно было попасть в любое крыло палаццо.

В передней части дворца, выходящей на церковь Санти Апостоли, которую теперь считали фамильной капеллой, он выстроил современные жилые помещения. Лучшие итальянские художники украшали их фресками со сценами из Овидия, чередовавшимися со славными деяниями семейства Колонна.

Широкая монументальная лестница, по которой могла бы подняться квадрига лошадей, стала парадным входом в новую часть здания. Здесь принимали Карла V, когда тот явился приветствовать генерала Просперо Колонна, самого доблестного и верного из своих итальянских вассалов.

В той части здания, что выходила на холм Монтекавалло, в древности Квиринал, остались нетронутыми комнаты, башни, стойла и казематы. Там, где некогда располагались конюшни, теперь находились четыре кухонных помещения, из которых прямо в огород открывались широкие окна южной стены.

Когда подруги, оглашая смехом арки дворовых галерей, вбежали в первую кухню, они застали там семерых служанок в черных передниках, которые пытались разобраться в грудах брокколи и желтых тыкв, наваленных на столы садовниками.

— Сегодня утром вы свободны, — приказала Виттория, вызвав у женщин замешательство, граничащее с испугом. — Да-да, можете идти и посвятить этот день молитвам. До вечера вы нам не понадобитесь.

Кухарки восприняли этот приказ как очередную странность маркизы, которой не следовало перечить.

Не прошло и часа, как половину одного из столов заняла внушительная горка муки, которую вымешивали с яйцами и сахаром умелые руки Элеоноры и энергичные, но не такие проворные — Ренаты. У Виттории от старания сползла с головы белая косынка и грива волос свободно рассыпалась по плечам.

— Сколько лет я не видела твоих распущенных волос, — восхищенно сказала Рената, отважившись потрогать голову подруги. — Ух, какие густые! И вправду, волосы — символ добрых мыслей. А уж сквозь твои точно просвечивает огонь милосердия.

Виттория улыбнулась.

— Не всякий день происходят такие события, и я не совсем готова. Уж и не помню, когда в последний раз спускалась на кухню. Но мне нравится запах сырого орешника, идущий с огорода. Запах осени.

— А я перестала заходить на кухню с тех пор, как чуть не спалила королевство Феррару, задумав угостить итальянцев пирожными «фламбуа». А вот наша Джулия очень ловко управляется с тестом.

Элеонора бросила на Джулию беглый взгляд и коротко рассмеялась. Глаза ее наполнились счастливыми слезами.

— Мне бы очистить руки от этого клея, я бы еще и не так смогла, — крикнула Джулия, которая старательно разделяла длинную колбасу из теста на маленькие равные кусочки.

Маргарита сновала по кухне, со смехом пытаясь подобрать все, что летело во все стороны из рук подруг, и помогая Виттории выполнять команды, которые сыпались на нее от всех сразу. Только Элеонора не теряла контроля над ситуацией, упорядочивая царящий вокруг нее хаос сухими распоряжениями и властными взглядами.

Она была мала ростом, но прекрасно сложена. Полную грудь, чтобы не торчала, явно с избыточной силой перетягивали шлейки ткани. На пухлом гладком лице выделялись точеный нос и тонкие, слабо очерченные губы. Но цвет их был таким ярким и живым, что бледное веснушчатое лицо казалось красивым и приветливым. Большие темные глаза отливали то зеленым, то коричневым, как спелый каштан, а красивый разрез и чуть припухлые веки придавали им задумчивое выражение, словно взгляд их хозяйки всегда был устремлен в горние выси. С годами в этих прекрасных глазах появился блеск, который тревожил тех, кто любил Элеонору, и, когда она смеялась, глаза превращались в узкие сверкающие щелочки. Крутой и высокий царственный лоб обрамляли волосы цвета темного янтаря, почти всегда забранные под белый чепец с ушками, из-под которого, как и в это утро, выбивались локоны, доходившие до груди.

Теперь, когда ее не изучали чужие глаза, она позволила природе взять верх над той привычной покорностью, с какой она исполняла роль супруги и герцогини одного из самых беспокойных итальянских государств.

Грудь от энергичных движений рук стала высвобождаться из-под гнета бандажей и грозила выскочить в вырез платья, обшитый прозрачной тканью. Волосы совсем выбились из-под чепца и, если бы Виттория не перевязала их лентой со своего корсажа, наверняка вымазались бы в муке.

В простой домашней обстановке чувствовалось, что судьба Элеоноры незавидна: она оказалась зажатой между двух личностей огромного темперамента. С одной стороны довлела ее мать, Изабелла д’Эсте, красавица, которой восхищалась вся Европа и на плечах которой долгое время оставалось герцогство Мантуанское. С другой стороны — ее муж, Франческо Мария делла Ровере, полководец храбрый, но жестокий и безоглядный в принятии серьезных решений. В четырнадцать лет он зарезал кинжалом любовника своей сестры, в шестнадцать собственными руками задушил кардинала Альдиози, который посмел над ним подшутить. Тем самым он создал своему дядюшке, Папе Юлию II, кучу проблем: надо было спасать племянника от смертной казни, предусмотренной за убийство кардинала.

Встав во главе беспокойного герцогства Урбинского, Франческо Мария все время должен был защищаться: сначала от нападок Льва X, который вынудил его бежать в Мантую к семье Элеоноры, а потом и Павла III. Последний Папа, как и его предшественник, прежде чем положить глаз на Парму и Пьяченцу, желал отобрать у него герцогство и отдать своему сыну Пьерлуиджи.

Франческо Мария с честью вышел из ситуации, но жизнь обернулась адом и для него, и для его жены, которая всегда его поддерживала и защищала. В эти тяжелые времена, руководимая матерью, она выказала необыкновенную стойкость духа и заслужила уважение и восхищение всей Италии.

Когда Франческо Мария приплыл с Кипра в Венецию тяжело больной, она самоотверженно ухаживала за ним до последнего дня и устроила ему невиданно пышные похороны.

За кроткой внешностью Элеоноры скрывался железный характер, о котором ни муж, ни мать даже не подозревали. Среди забот правительницы она находила время и силы на учение Лютера, передавая это увлечение другим женщинам и побуждая их к тому, чтобы они, рискуя жизнью, поддерживали и распространяли опасное учение.

Теперь же она лепила с подругами сладкие струффоли, которые надо запекать в меду, и выглядела счастливой, как крестьянка накануне Пасхи.