Книга Близнецы. Проценты кровью - Андрей Анисимов

– Не я же спалил отбивные, – напомнил Ерожин.

– Петя, ты хоть один раз можешь без этого? Ну только один?

– Один, наверное, могу… – неуверенно согласился Петр Григорьевич и усадил жену за стол.

Поглядывая на молодую супругу в вечернем платье, Ерожин про себя поносил последними словами проклятые отбивные и, чтобы отвлечься и выполнить просьбу Нади о воздержании, решил перейти к делам:

– Сегодня Грыжин показал мне наш будущий офис. Там нужен большой ремонт.

– Ты хочешь, чтобы я помогла клеить обои? – спросила Надя, уплетая бутерброд с ветчиной.

– Обоями не отделаешься. Нужны деньги, и я хочу попросить их у тебя взаймы.

– Ты уже говорил по телефону. Я думала, ты шутишь, – Надя с удивлением посмотрела на супруга. – Где я тебе возьму денег? Отец сам, как ты догадываешься, на мели. Да и не хотела бы я просить у родителей.

– Тебе ни у кого не надо просить. Ты богатая, – усмехнулся Петр Григорьевич. – Может, я и женился на тебе по расчету.

– Хватит морочить голову. Никогда не пойму, смеешься ты или говоришь серьезно.

Петр Григорьевич встал. Вышел на кухню и взял оттуда табуретку. Забравшись на нее, открыл дверцы стеллажа. На свет появился пыльный кейс. Ерожин протер кейс влажной тряпкой и вернулся к столу. Надя с удивлением следила за манипуляциями супруга.

– Вот твои деньги, – сказал Ерожин и раскрыл кейс. В нем лежали пачки стодолларовых банкнот, перетянутые резинками.

– Что это? – не поняла Надя.

– Деньги, валюта. Я однажды занял у тебя сто долларов. Тогда других денег в кармане не оказалось, но с первой зарплаты вернул. С тех пор они тут и лежат, – пояснил Петр Григорьевич и наполнил бокалы. – Давай выпьем за мою богатенькую женушку.

– Подожди, Петька! Можешь ты по-человечески все объяснить?

– Могу, но сначала выпьем.

Надя, задумчиво глядя на содержимое кейса, подняла свой бокал:

– С тобой не соскучишься, милый.

Ерожин понял, что тоже хочет есть, и набросился на еду, будто увидел ее только сейчас.

– Могу я все же узнать, что все это значит? – поинтересовалась Надя, дождавшись, когда Ерожин расправится с заметной частью закусок.

– Это деньги твоего отца. Ты можешь делать с ними, что захочешь. Мне на ремонт офиса надо тысяч шесть. Не хочу, чтобы Грыжин тратил только свои. Если наше дело пойдет, верну быстро. Нет – придется тебе ждать. А не пойдет совсем – ты их потеряешь. Решай.

– Откуда у отца деньги? Он зарплату сотрудникам два месяца не платил, – удивилась Надя.

– Причем тут Аксенов… Я говорю о твоем родном папочке. Его нет в живых. Это твое наследство.

– Ты говоришь о том узбеке, который бросил Шуру? – спросила Надя.

Теперь уже вытаращил глаза Ерожин:

– Откуда ты знаешь Шуру?

– Почему тебя это удивляет? – притворилась Надя.

– Откуда?! – продолжал допытываться изумленный супруг.

– От тебя. В тот день, когда ты собрал нашу семью и открыл происхождение Фатимы.

Что-что, а память Петр Григорьевич имел феноменальную. Он помнил все допросы своих подозреваемых с первого дня работы в милиции. Во время разговора с семьей Аксеновых он лишь в общих чертах обрисовал события. Имени Шуры он не называл. Да и не мог назвать, понимая, что Аксеновым будет непросто жить, сознавая, что где-то находится человек, по вине которого и произошли все трагические события в их семье.

– Наденька, у нас раньше не было тайн друг от друга, – в свою очередь соврал Ерожин. – Имя Шуры в вашей квартире я никогда не произносил.

– Какое это теперь имеет значение, – ответила Надя, и Петр Григорьевич понял, что его молодая жена на эту тему распространяться желания не имеет.

Он посмотрел на нее и улыбнулся:

– Не хочешь – не говори.

– Может быть, когда-нибудь скажу. Не обижайся, Петенька. Я много пережила за последние месяцы и во многом еще должна разобраться.

Петр Григорьевич подошел к Наде, сел перед ней на корточки и, поцеловав руку, предложил:

– Хочешь посмотреть на твоих родителей?

Надя побледнела и испуганно заглянула мужу в глаза:

– Как посмотреть?

– На фото, дурочка.

– У тебя они есть? – изумленно прошептала Над я.

– Есть. Они в этом же кейсе. – Он вынул черный конверт и вышел с ним на кухню. Ерожин должен был отобрать те снимки, которые он решился бы жене показывать. Карточки Вахида с голыми девицами могли Надю травмировать. Петр Григорьевич вынул из черного конверта пачку снимков и, усевшись на табурет, стал их сортировать.

– Не надо, милый, ничего от меня скрывать, – услышал он голос Нади над ухом. Жена стояла рядом и через его плечо рассматривала снимки. Ерожин молча протянул ей конверт.

– Можно, я их посмотрю одна? – попросила Надя.

Ерожин увидел, как Надя побледнела, и, обняв ее, тихо сказал:

– Конечно, милая. Делай, как тебе лучше.

Надя прижала снимки к груди и быстро ушла в ванную. Ерожин вернулся в комнату, сбросил халат и улегся. Надя долго не выходила. Вернулась она с покрасневшими от слез глазами и уселась на краешек тахты:

– Ты не спишь?

– Нет, – ответил Ерожин.

– Расскажи мне о них, – попросила Надя.

– Что ты желаешь услышать? – Петр Григорьевич давно побаивался этого разговора.

– Все. Я же их ни одного дня не знала. А они мои родители. Во всяком случае, мама, – Надя с трудом сдерживала слезы.

– Вахида я знал не очень долго. Мы с ним вместе проходили курсы повышения квалификации в Твери. Тогда город еще назывался Калинин, – подыскивая в своих воспоминаниях моменты, с которыми можно поделиться с женой, начал Петр Григорьевич. – Мы жили в одной комнате офицерского общежития. Так и познакомились.

– Представляю, – грустно предположила Надя.

– Что ты представляешь? – растерялся Ерожин.

– Как вы жили в одной комнате… – пояснила жена.

– Нормально жили, – ответил Ерожин, стараясь не выдать смущения. Для Петра Григорьевича это было не очень знакомое чувство, и опыта борьбы с ним подполковник не имел.

Ерожин сдержал слово – до утра они спали, как в первую ночь после возвращения Нади. Утром, когда Петр проснулся, жена уже встала и готовила на кухне завтрак. Ерожин огляделся и заметил на стене возле кровати карточку. Фото крепилось булавками. Он встал и подошел к снимку. С фотографии на подполковника смотрела чернобровая Райхон. Петр Григорьевич покраснел, как мальчик, которого застали за неблаговидным занятием, и поспешил в ванную.