Книга Побег на рывок. Кн. 2. Призраки Ойкумены - Генри Лайон Олди

– Еще бы! Юдифь, та еще штучка.

– Львица? Тигрица?

– Королевская кобра.

– Модификантка?

– Ага. Здоровенная! На пятнадцать сантиметров короче Голиафа, если его с хвостом брать. Мы с Джес чуть животики не надорвали, когда эти красавцы вздумали ростом меряться! Ну, или длиной…

Мар Дахан оценил своеобразное чувство юмора близнецов. А также взял на заметку тот факт, что Давид подвержен быстрым перепадам настроения. Это свидетельствовало об определенной неустойчивости юношеской психики. Джессика, несмотря на варварскую эмоциональность, была уравновешенней брата.

– Я не видел вашу сестру с коброй.

– И не надейтесь! Джес стесняется Юдифи. Ее еще в школе задразнили, Джес, в смысле. «Сестры! Сладкая парочка!» Она отдала Юдифь деду в зверинец. Дед ей скандал закатил… Вы представляете: дед, гематр из гематров, и скандал! Пустое дело: у нас упрямство – семейная черта. Когда Джес у деда гостит, они с Юдифью спят в обнимку. А с собой никуда не берет. Вот, говорит, замуж выскочу, тогда ладно. Будет муж кобре на меня жаловаться. А так ко мне ни один парень не подойдет!

– Наверное, ваша сестра чувствует себя в безопасности, раз отказалась от кобры. Прошу прощения, мар Штильнер, я вынужден вас ненадолго покинуть. Скоро начнется важный бой, мы с Джессикой не хотим его пропустить. Вы к нам присоединитесь?

– Конечно!

– Обождите меня, пожалуйста. Я вернусь через пять минут.

Уединившись в кабинке туалета, Эзра Дахан заблокировал дверь и активировал сферу уникома. После чего набрал номер, оставленный ему аламом Яффе.

V

«Он. Не он. Возможно, он. Или нет…»

Луис Пераль рассказывал сыну анекдот о глупом купце, которому хитрый плут поставил условие: не думать о верблюде с тремя горбами. Диего Пераль сходил с ума, заставляя себя не думать об Антоне Пшедерецком и доне Фернане. Один это верблюд или два – не думать, не сравнивать, черт побери! В мозгу маэстро качались весы. На одной чаше лежал убийца, а на другой – случайный спортсмен. Господи, помилуй! Лекарство в этом случае оказывалось хуже болезни.

Шел поединок дня: Антон Пшедерецкий против серокожего тилонца, чье имя маэстро не мог запомнить, как ни старался. Алое облегающее трико создавало удивительный контраст с кожей инопланетника. «Живую статую», с головы до пят облитую стальной краской, некий шутник раскрасил в цвет свежей крови – оригинальный «дизайн» должен был раздражать противника. Но Антон Пшедерецкий ни малейшего дискомфорта не испытывал. Во всяком случае, не больше, чем во время любой другой схватки.

Они наблюдали за боем из ложи: маэстро, мар Дахан и близнецы Штильнеры. Да, еще ужасная зверюга, хвостом таскавшаяся за Давидом. Маэстро не знал, почему со всех сторон к ним не бежит охрана с сетями: вязать хищника. С другой стороны, Ойкумена безумна сверху донизу. Ад надо принимать таким, какой он есть, а не удивляться манерам дьявола. Голиаф безопасен? Хорошо, мар Штильнер. Не надо бояться? Вы очень добры, мар Штильнер. Извините, мне хотелось бы настроить обзорник.

Сообщи брат Джессики, что его монстр на завтрак растерзал дюжину невинных младенцев, Диего вряд ли отреагировал бы иначе. Съел? Я рад, мар Штильнер. У вашего чудовища превосходный аппетит. События валились на Диего Пераля из чертова рога изобилия, и предел насыщения был достигнут. Давид с Голиафом оказались за этим пределом.

Вот только зверь считал иначе.

Диего едва устоял на ногах, когда Голиаф, решив свести знакомство накоротке, потерся о него боком – на уровне подмышки маэстро. Добившись внимания, лигр красноречиво мотнул башкой: давай, мол, чеши. Маэстро вспомнил рыжего котяру Веласкеса, отцова любимца: Веласкес вел себя точно так же. Плохо соображая, что делает, он принялся чесать гиганта за ушами. Мышцы вскоре заныли от усталости, но лигр грозно урчал и требовал добавки.

– Вы ему понравились! – в голосе Давида звучало изумление. – Он обычно первый не знакомится. Голиаф! Оставь в покое сеньора Пераля!

Зверь зевнул и облизнулся.

– Отстань, говорю!

Зверь облизнулся и зевнул.

– Ты! – сказал ему маэстро. – El Monstruo de Naturaleza!

Ну, согласился зверь. Гладь давай.

Прозвучал гонг. В воздухе повисли обзорники – гигантские увеличительные стекла. У каждого – свой; у близнецов – один на двоих. Джессика развернулась спиной к арене, по-детски забросив ноги на спинку пустующего кресла. Давид устроился бок о бок с сестрой. Спортсмены бились позади близнецов, изображение боя мелькало перед глазами Штильнеров. Диего понимал, что это в порядке вещей: для видеотехники – плевое дело. Но сидеть лицом к арене, разгороженной на площадки, для маэстро было привычнее. Время от времени он отключал обзорник и секунду-другую следил за боем невооруженным глазом, после чего восстанавливал картинку, пользуясь функцией повтора эпизода. Голиафа маэстро гладил, не переставая: это успокаивало. Вибрация могучего урчания впитывалась всем телом и растекалась по жилам доброй порцией вина.

– Голиаф, прекрати! Сеньор Пераль устал!

– Ничего, мар Штильнер. Мне не в тягость…

Мар Дахан тоже сидел к арене лицом, но от обзорника не отрывался.

Эрлия, думал Диего, следя за игрой клинков. А ведь я чуть не убил тебя, донья Эрлия. Сделай ты хоть одно угрожающее движение, выхвати что-нибудь, что я счел бы оружием… От тебя несло опасностью, женщина. Едкий, бешеный запах. Я тебя убил бы, угодил под арест, а на суде выяснилось бы, что я ошибся, что это не оружие, а гребень для волос, помноженный на технический прогресс Ойкумены. Почему мне кажется, что я в осаде? Вокруг – кольцо, везде – враги! Когда уже перезвонит Фриш? Честное слово, я не дождусь, пока коллант соберется; я рехнусь, сорвусь, убью кого-нибудь без повода… «Не загадывай», – учил отец. Он был тыщу раз прав: вот оно, заветное желание. Я побился с Пшедерецким об заклад, поспорил на исполнение желаний. Мой выигрыш, и Господь шлет донью Эрлию предложить мне месть. Женщина, ты – игрушка в руце Божьей! Господь лучше знает, что надо рабу Его. Значит ли это, что я должен покорствовать? Отказаться от Карни? Бросить ее в адском космосе? Даже не пытаться разделить ее наказание – бесконечный путь на Хиззац?! Признайся самому себе, несчастный, скажи честно, как в ночь перед казнью – ты ведь не надеешься спасти Карни. Вся твоя надежда кроется в трех безжалостных словах: разделить ее наказание…

– Голиаф, кому велено!

– Ничего, пустяки…

Поединок иллюстрировал недавний разговор Диего Пераля с Эзрой Даханом: сабля против рапиры. Тилонский спортсмен был вооружен саблей: очень длинной, очень кривой и, судя по взрывной стремительности парадов и атак, очень легкой. Корзинчатый эфес сабли вызвал у Диего профессиональный интерес: странная форма, необычные углы. О кинжале тилонца маэстро старался вовсе не размышлять. К канцелярской кнопке устрашающих размеров с внешней стороны приделали трехгранный клинок, с внутренней – короткую рукоять. Наверное, местная экзотика. Экзотикой выглядела и манера серокожего: повадками и окрасом ало-стальной тилонец напоминал кораллового аспида. Правда, аспид имел одно жало, а спортсмен – два. Тилонец стелился над самым полом, временами – и всегда внезапно, без видимой подготовки – выпрыгивая метра на полтора вверх. Голова его редко поднималась выше солнечного сплетения Пшедерецкого. Сходство с аспидом таяло на глазах, сводясь к окраске. Скорпион? Паук? Во время маневров тилонец лихо опирался на три точки, используя в качестве упора «корзинку» сабли, а то и гарду кинжала: круглый край катался по полу колесом.